дискуссионно-аналитический православный сайт
Имя или номер ( регистрация ):
Пароль ( забыли пароль? ):

Зачем Герасим утопил Муму

1
Администратор
24 августа 2019 в 00:26 23117 просмотров

Зачем Герасим утопил Муму

Нынешняя российская школа, несмотря на добавки в программу некоторых модных либеральных довесков, таких как толерантность и элементов секспросвета, остаётся всё той же советской – в самом худшем смысле этого слова. Понятно, что прежде всего здесь основой мiровоззрения остаётся вульгарный материализм. Но этого мало. Прежде всего та «советскость» видна в преподавании гуманитарных предметов, истории и литературы, которые в основном унаследовали от времён СССР негатив к исторической тысячелетней православной России. В соответствующем виде преподносится сегодня нашим детям и русская литература, в преподавании которой сохраняются основы программы и точки зрения прошлой советской эпохи.

В данной небольшой статье автор Людмила Петрановская говорит об одном из обязательных произведений школьной программы – «Муму» Ивана Тургенева. Ведь многие, помня его фабулу ещё со школы, – совершенно не знают истинных мотивов Тургенева при написании разсказа. И теперь, понимая его суть куда полнее, каждый родитель сможет решить: давать ли своим детям читать подобную вещь, или лучше их от авторских комплексов поберечь?

Публикация дана в орфографии, принятой на сайте «ВП».

Редакция.

 

Не зачем утопил, а зачем эта жуткая и малопонятная история детям в пятом классе. Даже ещё до того, как они про крепостничество узнали.

Почему оно прочно в школьной программе с советских времен – понятно, обличение “жизни при царе” во весь рост. Почему так рано – думаю, очень просто, потому что про собачку. Детям будет жалко собачку, и они невзлюбят крепостничество. И вообще, про собачек – это детям.

Я в своё время уже на эти грабли наступала. Моя дочь во втором классе как-то утром вдруг вспомнила, что разсказ заданный не прочла. Ну, это для неё типично, ничего страшного, читала она уже быстро, говорю: пока я тебя буду заплетать, прочтёшь.

А разсказ оказался “Лев и собачка”. Доброго к детям ненасильственного графа Толстого. Ну, вы помните. Там не ту, неправильную собачку лев разорвал, потому что любил правильную. Через пять минут я имела полузаплетённого и безутешно рыдающего ребёнка, совершенно непригодного к получению образования. Помянула незлым тихим словом и графа, и программу, и учительницу, и себя, что не посмотрела сразу, что она там читает.

А вы говорите – пятый класс. К нему у детей уже защитная смазка образуется, обильно выделяемая при столкновении с великой русской литературой. В виде хохмочек, шуточек и прочего обезценивания. Поскольку история про Муму – на самом деле очень страшная, то и фольклора защитного про неё особенно много.

Да что там дети – редкий взрослый захотел бы на досуге это перечитать.

И выносит от этого разсказа вовсе не потому, что про собачку. И даже не потому, что про крепостничество.

Давайте я попробую объяснить, как мне видится.

То, что барыня была во многом списана с матери Тургенева, известный факт. И история похожая была, только там бедолага никуда не ушёл. Всё стерпел и остался верен госпоже.

Детям в школе про это разсказывают, а вот все подробности детства писателя благоразумно не сообщают.

А была там жуть жуткая, жестокое обращение на уровне истязаний. Мамочка была, похоже, психопатом эпилептоидного склада, и сама, видимо, посттравматиком, детей била за всё подряд, и ни за что – тоже. Любимая забава была – наказывать, а за что – не говорить: “Тебе лучше знать”. Стратегии избегания не было – изобьют по-любому. На детей доносили все слуги, а мамочка ещё любила в процессе экзекуции изобразить, что она так разстроена, что аж сердце болит, сейчас помрёт, и потом в письме описывала, как трогательно пугался за неё сынок, которого она только что хлестала розгами. Защищать детей было некому, власть матери над ними была полной, другие привязанности не допускались.

То есть имел место самый тяжёлый по последствиям сценарий насилия над ребёнком:

 тотальность (нет стратегии избегания, как ни хорошо себя веди, всё равно изобьют),

 амбивалентность (единственный человек, которого ты любишь, истязает тебя),

 обвинение жертвы (неблагодарный, довёл мамочку)

 нет защитника, кроме самого насильника.

Старшего сына она полностью сломала, судя по его жизни, он был глубоко виктимным человеком. А Иван сопротивлялся хоть как-то, убежать хотел, но поймали и высекли до полусмерти. Кроме избиений, был тотальный контроль всех сторон жизни, постоянное психологическое насилие.

И вот в контексте всего этого история про Герасима читается как попытка осмысления своего опыта, нарративная практика самопсихотерапии. Написан разсказ был, когда Тургенев сидел под арестом, что само по себе создаёт условия. С одной стороны, есть триггер: ты опять в чьей-то власти. С другой, есть время, покой и достаточная безопасность. Самое оно.

Герасим – глухонемой богатырь, которого насильно привезли в дом барыни.

Это же метафора одарённого ребёнка, который не мог выбрать, где ему родиться, который не имеет ни слов, ни прав, а главное – изначально искренне хочет быть “хорошим мальчиком”, заслужить любовь матери (кстати, сам Тургенев был тоже богатырского сложения).

Ему очень тяжело, но он очень старается, проявляет преданность и усердие и долго надеется, что ему удастся стать настолько “достойным” (сшить кафтан), что ему разрешат просто жить, иметь свою тайную личную жизнь души, любить кого-то. А уж за ним дело не станет – он всегда будет верным слугой.

Сама Татьяна, тихая, кроткая, безропотная – это та субличность, на которую ребёнок в такой ситуации надеется, как на спасительную. Если быть очень-очень-очень милым и послушным, то, может быть, не уничтожат, не выжгут в тебе всё, пощадят.

“Как бы не так! - отвечает на это барыня-мамаша, - тайную жизнь души ему, любовь ему, накося выкуси!” – и устраивает мерзкую историю с якобы напившейся Татьяной и насильственным замужеством. То есть отдает эту самую кроткую субличность на поругание, растаптывает её, да ещё обставив всё так, что, мол, она сама виновата, дрянь такая.

И приходится с этой надеждой проститься. Этот путь оказывается закрыт. В ситуации такого насилия сохранить свою душу живой, любящей, развивающейся (могли же быть и дети) невозможно.

Ребёнок всё ещё не сломлен, он не готов сдаться и превратиться в зомби, пустую услужливую оболочку без души, стать полным рабом.

Новая попытка – затаиться, ужать всё своё живое и уязвимое до совсем малого, пренебрежимого размера – подумаешь, собачка, ну кому она помешает. Мелкая тварь, крошечный кусочек живого и тёплого, лично значимого, а так – я вот он, весь ваш покорный слуга.

Но нет, насильника не обманешь. Он спинным мозгом чует, где осталась зона, свободная от его контроля.

Как в разговоре Уинстона с О’Брайеном: “Я не предал Джулию”[1] – и ухмылка в ответ, почти сочувственная: предашь, дорогой, куда денешься. Всё будет зачищено, до закоулочка. Они оба понимают, как это важно – даже крохотный уголок любви и привязанности в сердце стоит между тобой и Большим Братом, это последний оплот перед уничтожением души. Особая близость и полное взаимопонимание жертвы и палача.

Положение ребёнка, который находится во власти жёсткого родителя, всегда ещё хуже. Потому что он при всём при том любит насильника всей душой и мечтает о его любви – до последнего. И нет такой жертвы, которую бы он не принёс – не из страха, а просто потому, что до самой глубины души уверен, что так правильно. Он же ребёнок, он принадлежит родителю по праву, и его душа тоже.

Вот этот последний крохотный кусочек надежды на материнскую любовь, зависимую субличность безразсудно надеющегося на чудо и милость ребёнка, Герасим и топит, а сначала заботится о ней, прощается и оплакивает. Как оно и бывает в терапии.

Теперь он может уйти, он больше не привязан – ни в каком смысле. И больше не ребёнок.

В жизни, конечно, всё сложнее.

Знаете, что мамаша Тургенева велела написать над входом в дом, когда сыновья ушли из-под её власти? “Они вернутся”.

Такой риск всегда есть, виктимность тянет. Он даже маленькую дочь старухе поручал на время, но потом опомнился.

Хорошо, когда удаётся осмыслить свой опыт в образах, выговориться, разыграть по ролям внутреннюю драму своей души. Тогда можно уйти, пусть с потерями и ранами, но всё же освободиться. И прожить свою, непростую, не очень счастливую, но свою жизнь, со своими чувствами и своими выборами.

Возвращаясь к детям и чтению – “1984” мы дали ребёнку читать в 14.

А “Муму” и в 14 рано, потому что семейные ужасы страшнее ужасов режима.

Людмила Петрановская

Иллюстрация Н.А. Ращектаева

 

[1] Автор имеет в виду героев романа-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», далее идёт речь о некоторых местах этого романа.

Комментарии

Комментарии не найдены ...
©® VeraPravaya.ru 2016 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
При копировании материалов ссылка на сайт обязательна
Яндекс.Метрика