Победа ленинизма в Китае – духовные корни
часть I
Александр Махотин
I. Вступление
В наше время фактически есть лишь два полноценных оплота марксистско-ленинской идеологии – это Китай и Северная Корея. Такие страны, как Куба или Вьетнам (хотя последний к КНР и КНДР, конечно, духовно ближе) имеют определённое своеобразие и, несмотря на словесную приверженность социализму, можно говорить о постепенной смене в них идеологической парадигмы. Когда то они ощутили себя любимыми заморскими диковинными куклами сверхдержавы Советов, и прекрасно осознали всю приятность такого положения. Союз ничего для них не жалел, и их руководство такое положение чрезвычайно устраивало. Никаких вариантов собственного развития они даже и не мыслили, ни на миг не сомневаясь в мощи СССР, поэтому падение коммунизма у нас – для них также стало национальной бедой, как преддверие трагедии экономической.
Но КНР и КНДР – держатся стойко, и нам стоит присмотреться к ним повнимательнее. Давно назрел ответ на вопрос: в чём же причина того, что именно в этих странах мiра так победно закрепилось марксистско-ленинское учение? А главное: каковы для этого были духовные корни, которые очевидно уже имелись для таковой победы в самой народной жизни данных стран?
Интересное, и видимо отнюдь не случайное совпадение: после победы народной революции в каждой из них, обе эти страны, и Китай, и Корея, – оказались расколоты территориально. И не следует легкомысленно объяснять это лишь американской оккупацией той же Кореи или помощи Тайваню. Ведь если бы не помощь сталинского Советского Союза – едва ли бы тогдашняя НОАК[1] одержала бы победу над Гоминьданом. Так что здесь всё уравновешено. Примечательно также то, что обе некоммунистические (правильнее – резко антикоммунистические) части этих стран, чрезвычайно преуспели в экономическом развитии и вошли в четвёрку индустриальных «восточных тигров». И если Южная Корея по численности населения вдвое превосходит КНДР, и это можно было бы объяснять превосходством человеческого ресурса, то крошечный Тайбэй со своими 23 миллионами человек – с континентальным Китаем-монстром несоизмерим совершенно. Но и он исполнен решимости защитить свою независимость от КНР. И своей армией может, даже без помощи американцев, нанести НОАК очень болезненные потери (хоть и находился в обоих военных конфликтах в 1954 и 1959 лишь в обороне). При этом важно иметь в виду то, что ни одна из этих стран не создавала новой страны по культуре, языку и исторической преемственности, не выдумывая для себя и других мифа о «долгожданной независимости» от отделённой части, во что так полюбилось играться всем республикам бывшего СССР. Совсем напротив: каждая упорно утверждала, что именно она хранит то духовное ядро, которое и определяет соответствующую нацию и государствообразующий «эгрегор». Тайвань с завидным упрямством именовал себя (и именует) «Китайской республикой», ведя свою родословную от революции Сунь Ят Сена в правление императрицы Цы Си, и именно с таким именем безуспешно пытается вернуться в ООН, в создании которого некогда принимал столь большое участие (откуда его по сути выкинули американцы в 1971, пере
|
Пекин. Запретный город (фото Лидии Станченко)
|
дав место Тайваня континентальной маоистской КНР, поставив карту в своих глобальных стратегических планах на континентальный коммунистический режим). И каждая из отделённых частей считает себя исключительно частью традиционного исторического целого, временно отсечённой. Согласимся, такая верность своей истории – вызывает уважение и, видимо, говорит об их большей внутренней цельности и порядочности, чем – увы! – нас, братьев-славян…
Интересно то, что отделившиеся части стали довольно религиозными странами, где Южная Корея – стала фактически христианским государством (с безусловной протестантской доминантой), а Тайвань (Тайбэй) – государством чрезвычайно свободным в религиозном плане, где даже для Православия в настоящий момент – чрезвычайно благоприятные условия. Можно однозначно сказать, что столь веротерпимых стран как Южная Корея и Тайвань в том регионе практически нет.
Каждый, кто хоть немного знаком с постулатами марксизма, прекрасно знает, что революции в Китае и Корее быть по марксовой теории не могло по определению. Она была категорически «неправильной». Да и сам Китай основоположников доктрины, если заглянуть в их труды, интересовал крайне мало: их упоминания носят спонтанный, случайный характер и связаны лишь с очередным поводом покритиковать милитаристскую политику империалистических держав (к которым прежде всего они относили нашу Родину, кстати). Бородатым «классикам» и во сне не приснилось бы того положения, которое сложилось полтора века спустя после запуска ими в мiр своего кровавого «призрака»: тот самый бедный и изобиженный тогда всеми Китай станет бастионом коммунизма в окружении империалистов.
Говорить о «пролетарских корнях» китайского коммунизма совершенно безсмысленно. Её пролетариат был рождён щедростью Советского Союза, поставившего в КНР более 250 крупных заводов и снабдившего его практически всею той технологией, которую имел на то время сам, включая атомную и ракетную. Случай, к слову, для «империалистической» практики – совершенно безпрецедентный! И «непролетарское» происхождение революции ясно не только нам: сам строй в КНР определён властью КПК как «социалистическое государство демократической диктатуры народа». Т.е. даже по современным меркам в нынешнем уже почти индустриальном Китае (с РФ не сравниваем, чтобы не позориться) – также не идёт речи, как видим, о «диктатуре пролетариата». Но и здесь вопросов остаётся много: а чего он, собственно, тогда «диктаторствует» то, над кем? Над самим собой, что ли? А зачем? И ведь, если честно признать, сам термин «китайский народ» – этнически столь же осмыслен, как «советский народ». Ибо в Китае национальностей больше, чем было в СССР (в нём более 10 только языковых групп), а «хани» – фактически общее название массы китайских племён. Нынешняя почти идеальная этническая картинка «мононационального» государства – во многом результат уже подзабытой «культурной революции», сыгравшей чрезвычайно важную роль в новом объединительном процессе, когда национальные различия были «исправлены» идеологическим единством. Вот уж в чём точно была «диктатура».
Тогда возникает вопрос: что же там произошло? Кто победил кого, от чего именно в своей культуре и образе жизни китайцы в результате победы революции отказались, а что приобрели? Какой балласт был ими с себя сброшен, что они (вместе со своими отделившимися частями, кстати) так резко рванули вперёд? Вот те вопросы, на которые стоит поискать ответ.
И неверно думать, что эта тема нас так уж мало касается. Ориентировка нынешнего руководства РФ на КНР как на едва ли не ближайшего партнёра в политических играх по «полярности» в мiровой политике, а теперь ещё и в освоении Сибири – может нам серьёзно «выйти боком», если мы не понимаем: с кем мы имеем дело на самом деле? И понимания политического здесь безусловно мало, если нет понимания тысячелетних духовных процессов, сопровождающих политику такого мощного игрока. Погнавшись за коротким барышом и польстившись на выгодный союз – можно серьёзно просчитаться, встретившись в конце пути с такими сюрпризами, которые никак не ожидаешь. Но которые, совершенно сами собою, подразумеваются партнёром, т.к. совершенно для него естественны…
И совсем уже отдельной темой анализа стоит здесь вопрос взаимоотношений КПК с КПРФ. В руководстве КПРФ есть некие надежды на то, что декларируемая правительством РФ «близость» к Китаю позволит и руководству КПРФ поближе подойти к влиянию на внутреннюю политику в РФ, тогда как сейчас, несмотря на обилие депутатских мест в ГД, – их влияние фактически отсутствует. Ибо, само присутствие на политическом поле – ещё совершенно не означает управление на нём процессами или даже вообще влияние на что бы то ни было. Это совершенно очевидно.
II. Взгляд в историю. Символика
Видимо для того, чтобы найти эти причины, необходимо обратиться к собственно китайской истории. И не столько к её фактической стороне, сколько к тем её духовным основам, которые сформировали китайский взгляд на мiр и на самих себя, которые стали в нём основополагающими, что мы привычно называем «духовные ценности».
Интересно то, что пентаграмма – будущий главный символ коммунистической символики – массово появляется исторически именно в Китае. И не как «один из», нет – он является именно совершенно базовым для китайского мiровоззрения, безусловно фундаментальным. И здесь очевидна совершенно простая параллель, которая не могла не возникать в умах у простых неграмотных китайцев при первой встрече с коммунистической пропагандой: если я вижу в некоем движении свой собственный, очень мне знакомый и понятный символ – мне, естественно, проще принять и само это движение как таковое. Ибо очевидно, что следовательно оно мне по своим целям и задачам также должно быть близко. Здесь начинает просто работать ассоциативная логика «сродства образов».
Поэтому полезно изследовать – что такое пентаграмма в китайской системе мiровоззрения и как она, эта система мiровоззрения, может соотноситься с основными постулатами марксистско-ленинского учения вообще.
Здесь я рискну утверждать, хотя и предвидя гневную критику, что «сатанинских» символов или образов, как таковых, – нет вообще. Поясню, что именно имеется в виду.
Дело в том, что всякий образ рождается идеей, а не образ рождает идею. Главный падший дух, сатана, появился тогда, когда ещё вообще не было никаких образов, ибо не было и материального мiра как такового. И здесь удивительное русское слово «безобразник» – а так в старых духовных книгах называли сатану и его демонов – как нельзя лучше описывает его бытие в мiре. Ибо, в этом выражении поразительно сочетаются главные качества злого духа: зло как делание, и некрасивость – как его проявления (безобразие). Напомню главное, что отличает человека от ангелов и чем он, в отличии от них, подобен Богу: это способность к творчеству, каковую не имеет, кроме человека, более ни одно разумное существо во Вселенной.
Разумные демоны, имея огромные силы (!) – не могут ничего творить. Творить может только человек, находясь во всех трёх состояниях, какие он имеет в этом мiре:
в свободном состоянии духа («само-стоятельно»), не имея в виду Бога, как первого «зрителя» его творчества, т.е. без оглядки на религию;
в сознательном служении Богу, т.е. в «предстоянии» Ему, когда человек своё творчество воспринимает как служение Богу;
и, последнее, – оказываясь в демоническом плену, когда творчество совершенно прямо связано с гордыней: она питает творчество, а успехи в творчестве – ещё больше заряжают душу гордыней.
Здесь стоит обратить внимание, что этот дар творчества столь важное качество, отличающее человека от окружающего мiра, что человек может многие дары Божии растерять: веру, совесть, доброту, красоту, здоровье – но Творец не отъемлет его у человека почти до конца, невзирая на самые тяжкие грехи. Господь отъемлет дар творчества только вместе с разумом (хотя некоторые и у лишившихся такового склонны находить «гениальность»).
Итак, образ пятиконечной звезды, как и все остальные символы вместе взятые, добавим, сотворён в начале человеком. А демоны начинают уже «практически» осваивать этот образ впоследствии. Собственно это «освоение ими символа» заключается лишь в демонстрации человеку, что тот или иной образ как бы притягивает их силу, а через то – есть вступление с ними в некую таинственную взаимосвязь. И воля человека (или даже народа) – принять это обольщение за правду, использовать данный образ с данной целью, или равнодушно пройти мимо, не придавая этому образу никакого значения и не наделяя его в своём воображении какой бы то ни было силой. Ибо: кто кого боится – тот тому и раб… Вспомним, как спокойно говорит Ап. Павел: «…мы знаем, что идол в мiре ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого» (1 Кор. 8;4). Да, конечно, так и есть. И в этом смысле забавно видеть, когда безбожники, будучи очень часто сами смехотворно суеверными, объявляют христианскую религию «отсталым суеверием». Это от элементарного невежества и незнания того, что – внимание для комсомольского агитпропа! – суеверие в христианстве считается грехом (см. чинопоследование исповеди, а лучше «Кормчую»).
Среди всех имеющихся на земле символов есть лишь один единственный, который на самом деле силу имеет не от человеческого представления. Это – Крест Господень. То, что было знаком позорной смерти – причём в человеческом как раз представлении! – стало, при соприкосновении с Телом Богочеловека таким символом, который уже совершенно реально стал узнаваться духовными разумными силами ада. Как именно произошло это великое и спасительное для нас сочетание материального символа с Божественной Силой – не может постигнуть ни человеческий, ни ангельский ум, наверное и пытаться не стоит[2]. Но это есть. И это единственный сейчас на земле символ реально действующий в духовном мiре.
Все остальные символы «действенны» лишь в силу нашей веры в действенность их символики, и желания (или – нежелания) бесов с нами в эти игрушки поиграться. И при этом совершенно неважно количество последователей суетной веры в эти безсильные символы – хоть то один «естествоиспытатель» Божественного долготерпения, хоть целый народ…
Так вот, прямолучная пентаграмма является, если угодно, неким самым важным символом всего «куста» религий, вышедших некогда из Китая. И вот почему.
По сути, на ней изображён процесс «творения мiроздания» в мiровоззрении данных систем. Это есть последовательность взаимовоздействия «стихий», из которых «возникает мiр».
Интересно здесь проследить различие видения такого «возникновения» в противоположном месте зарождения цивилизации – халдейско-европейской. Там понятие стихий также непременно присутствуют во всей полноте, но тут никогда не происходит смешения стихий с их Творцом. Это явления априори различного порядка, и стихии здесь – суть всегда «служебные» субстанции. В Китае же происходит очень интересная подмена, причём изначально (!): представление о Творце – даже не разсматривается, при этом 4 стихии дополняются пятой – «дерево», как некое начало, имеющее «жизнь в самом себе». И их взаимодействие – и начинает сам созидательный процесс как таковой. Впрочем, надо добавить, что даже имея в Европе и Китае одно и то же название – смыслы понятия «стихий» всё равно в понимании своей сути очень сильно разнятся, и прямого «перевода» этих терминов (как позже попытаются сделать местечковые любители алхимии и оккультизма) провести невозможно.
|
пентаграмма стихий
|
Вот в чём, собственно, и есть главный смысл пентаграммы, как таковой. Все интерпретации её на «перевёрнутая – знак сатаны, а неперевёрнутая – человека» – уже поздние, и относятся, видимо, лишь к началу XIX века, когда фрондёрский сатанизм стал входить в моду у бесившейся с жиру европейской аристократии. А также когда у широкой публики стала появляться информация о масонских ритуалах…
В связи с этим интересно апокрифическое предание о том, что низвергнутый с неба сатана «пал на землю в Китае». Понятно, что это чисто «вопрос веры»: ни подтвердить его, ни тем паче доказать – никак и ничем невозможно. С другой стороны, поразительно и то, что именно Китай оказывается земной родиной атеизма как абсолютного принципа цивилизации, чего мы совершенно не видим у других народов древности. Кроме того, именно Китай становится некоторой культурой, в которой сохраняются некоторые «тайные знания» в разных областях, позже, в постхристианскую эпоху, манящие к себе разуверившихся европейцев как магнитом. Одна китайская медицина чего стоит.
И примечательно: эти знания не плохи сами по себе. Смысл в другом – сам их источник совершенно необъясним. Ибо, если исходить из материалистической концепции «постепенного развития человечества», получение их опытно-практическим путём – невозможно, как и невозможно вообще «скачкообразное» развитие любой цивилизации. И смехотворные ссылки здесь на НЛО – это трусливые и детские попытки спрятаться от вопроса, на который в материалистической концепции не может быть ответа, это «концы в воду». А ясно как раз то, что у этих «знаний» был некий источник, который и научил людей ими пользоваться, но без объяснения самих механизмов и принципов их воздействия. Важно также то, что эти знания – при всей своей «эксклюзивности»! – совсем не приблизили их хранителей и носителей к постижению Истины и к познанию полноты мiроздания. Вот тот критерий, по которому мы можем догадываться об источнике осколков этого знания. Так что, по этим признакам, косвенно видимо и можно сказать, что такое предание об упавшем в Поднебесную сатане – не на пустом месте…
Если говорить о тайном знании как таковом, то Христова Церковь отрицательно относилась к нему отнюдь не по причине его «необъяснимости» или невнятности происхождения. Важнее было иное: своим носителям оно давало, путём передачи им мистических практик, преобладание над людьми – вот тот критерий, по которому для Христианства источник этого «знания» был совершенно однозначно инфернален. Церковью отрицается любое искусственное воздействие на душу или свободный выбор ума. Единственно свободный выбор – вот то, чего от Своего разумного творения ждёт его Творец, ожидая обращению к Себе сердца и ума человека. И любая власть над человеческой душой, полученная над нею хоть страхом, хоть обманом – уже есть в очах Божиих безусловное зло.
|
Обнаруженные на территории города Урук пентаграммы, нанесённые на глиняные таблички (государство древнего Шумера)
|
Оговоримся: если говорить о данных археологии, то первые пентаграммы появляются за 3500 лет до Рождества Христова – т.е. вскоре после всемiрного потопа. Эти изображения известны на глине в развалинах Урука у Шумер. Надо сказать и само происхождение Шумер, их знаний и развитой письменности – является, на самом деле, до сих пор научной тайной. Но пентаграмма у Шумер – совершенно не стала той духовно-символической доминантой, какой она стала в Китае.
Потому подлинной «родиной» пентаграммы оказались, несомненно Китай с Индией, с нагромождением языческо-атеистической системы суеверий которых она оказалось прямо-таки неразрывна.
|
Трьямбака янтра Шивы, которая якобы охраняет, лечит и изцеляет. Индия.
|
И связь эта проходит через целый набор «естественных» религий[3], таких как даосизм, буддизм и конфуцианство. При всей разнице между которыми (и многовековую активную вражду), мiровоззренческое видение их, по своей сути, в главном – идентично.
Каковы же оказались духовные корни китайской мысли, её источники? Разсмотрим их кратко.
III. Конфуцианство
Конфуцианство религией как таковой – является вообще чрезвычайно условно. Налицо ряд удивительных противоречий. Конфуций прямо выразил отвращение говорить о духовных предметах и загробной жизни. И при всём этом в конфуцианстве огромное значение имеют жертвоприношения и все связанные с ними церемонии. Жертвоприношения были небу, ветрам, земле, предкам, горам и т.д. (Конфуций учил, что всё, что служит на пользу человеку, имеет право на своё чествование). Полагают, что дело в том, что Конфуций застал уже всё это повсеместно распространённым, а потому и ввёл это всё в «канон» своего учения, ибо почтение и сохранение древних обычаев было для него первичным.
На самом деле, вернее говорить что конфуцианство это – первое социальное учение о том, как достигнуть в обществе «гармонии» на земле, не особо отвлекаясь на то, что при этом происходит на небе. При этом социальное равновесие начинается с равновесия внутреннего, что, собственно, и позволяет говорить о конфуцианстве как о некоем духовном, а не просто политическом учении.
Вот, например, как говорится в «Чжун-юн»:
«Когда ещё не проявились радость и гнев, печаль и веселие – это называется срединою; когда же хотя и проявятся, но ещё все будут в средних размерах (должных границах), то это называется согласием (гармонией). Средина есть главное основание вселенной; согласие – открытый путь ея. Когда достигнуты средина и согласие, небо и земля на своём месте, – все твари возрастают…»
|
Конфуций (551-479 до Р.Х.)
|
И так как порядок в обществе определяется властью в нём – то именно отношение к верховной власти членов общества и есть основное содержание конфуцианства и его философии.
Причём в некоторых моральных аспектах внешнего поведения – иногда можно видеть изумительные ассоциации с Христианством. Как похоже было бы, например, это место на похожее из Ап. Павла, если бы не тонкие, не сразу уловимые черты:
«Благородный муж действует сообразно с своим положением, не стремясь из него выйдти; если он богат и знатен, то и действует в богатстве и знатности; если он беден и незнатен, то и действует, как бедный и незнатный; если он иностранец, то и действует как иностранец; если он находится в затруднении и безпокойствие, то и действует в них, – нет положения, в котором бы он не нашёлся. Находясь в высшем звании, он не притесняет низших, в низшем состоянии – не гонится за высшим; когда, держа себя в прямоте, не требуешь ничего от людей, то не может быть и ропота; вверху не ропщешь небо, внизу не винишь других. Потому: благородный живёт легко (по толкованию, ровно), дожидаясь судьбы, а низкий человек пускается в опасности на счастье.» (выделено – А.М.)
«Не сын неба не должен обсуждать церемонии, определять меры, поверять письмена. Ныне во вселенной все телеги имеют одну колею, книги имеют одно письмо, распорядок один…»
Понятия «Бог» в конфуцианстве нет, творческая сила принадлежит небу, земле и человеку. Человек при этом помогает двум первым в сохранении и питании тварей, от его совершенства даже зависит – будут ли небо и земля производить питание благотворно. Именно такой человек называется здесь «святым» или «мудрым» («шен жень») – вот где принципиальная разница с Христианством, где святость возможна только в Боге.
Стоит также добавить, что со временем конфуцианство превратилось в пространный свод толкований его последователей, в своего рода восточный талмуд, где уже не просто понять: где то, чему учил Конфуций, а где – продолжение его толкователей (что связано также с трактовкой смысла определённых иероглифов). У изследователей темы можно встретить интересное мнение о том, что Китай был некогда самой образованной страной Древнего мiра до того, как в нём восторжествовало конфуцианство. Но с тех пор, начался поиск смысла не в природе, не в науке – а сами древние тексты, догматизированные до нельзя, сделались наукой: из них и их толкований стали выискивать мудрость и ответы на все вопросы – и движение мысли постепенно пошло вспять. Что однажды написанное – помогало сначала развитию, а после приводило к отупению[4]. И это, впоследствии, и дало возможность восприятия в Китае даосизма и буддизма с их бытовой мистикой, хотя с ними и боролась официальная власть.
Т.ч. правильнее говорить не о религии, а об идеологии, причём вполне земной, чем о взаимоотношении с невидимым и духовным мiром, чему, как правило, и посвящены все «религии» в нашем понимании. К слову, в древне-китайском языке понятия «религии» – вообще не существовало, для определения даосизма, буддизма, конфуцианства, а позже и Христианства они использовали термин «цзяо» (учение) (в современном смысле оно пришло в китайский из японского языка). И когда со II века по Р.Х. конфуцианство стало в Китае официальной идеологией, то политика центральной власти основывалась на том, что вся религиозная жизнь вне конфуцианства рассматривалась как противоречащая интересам государства.
IV. Даосизм
Даосизм (основателем которого полагают Лао Цзы, современника Конфуция) при всём своём мистицизме (позднем), говорит о том, что на самом деле глубоко и внутренне близко материализму и атеизму: «дао» есть безконечное бытие и движение, его никто не создал, оно безлично, как «абсолют» индийской традиции, и эманации его и сотворили видимый мiр. «Существующее рождается из несуществующего». Его никто не создал, но всё происходит от него, чтобы затем, совершив кругооборот, снова в него вернуться. Если говорить о языке даосской философии, то этот материализм мiровоззренчески изложен здесь куда интереснее и глубже, чем попытки подобных описаний европейских постхристианских атеистов-материалистов, надо признать. Оно и понятно: этим последним приходилось отчаянно бороться с христианским естественно-научным мiровоззрением, о том, что в мiре всё Богом сотворено осмысленно и красиво – они в этом мiровоззрении были воспитаны самою европейской средой. А китайская мысль, не признавая этого изначально, – вообще могла бы на гармонию и осмысленность мiра не обращать ни малейшего внимания.
|
Лао Цзы (VI-V вв. до Р.Х.)
|
«Великое Дао» – это всеобщий Закон и Абсолют, но при этом – это безконечное движение.
«Небо рождается от движения, земля от покоя; в движении и покое заключается весь путь неба и земли; при начале движения рождается Янь, при достижении же им крайних пределов – Инь; в Инь и Янь выполняется всё назначение неба. При начале покоя является мягкость, когда же дойдёт до крайних пределов – твёрдость; в мягкости и твёрдости всё назначение земли!»
«Во всех тварях есть нечто полученное ими, что называется судьбой и есть основное, называемое природою; господствующее над ними называется небом; что они все рождаются – это есть их сердце. Сущность всего одна.»
Здесь уже есть некая принципиальная разница с конфуцианством. Кто сохранил всю природу в чистоте, есть святой муж («шэн-жень»), и всё отождествляет его с целым мiром: небом, светилами, землёй и пр. Если в конфуцианстве от каждого человека требовалось «учения» – то здесь предполагается, что и без учения люди могут быть вполне совершенны. Т.е. святым здесь называется тот, кто получает от природы всё то, чему другой должен учиться, и из пяти стихий природа такого «святого» (чистота «Тай-цзи») соответствует пяти непреложным нравственным качествам: любви, истине, церемонии, мудрости и верности. «Чистота есть основание святого мужа… Пять непреложных (приведённых выше качеств – А.М.) без чистоты будут омрачены и неразвиты. Чистота есть бездействие, она есть молчание и неподвижность.» (выделено – А.М.) «Средина есть гармония, закон; это большая дорога вселенной, главное дело святого мужа. Святой муж устанавливает учение, чтобы люди исправляли свои дурные свойства и доводили себя до средины… Потому-то и отвечается на вопрос: «что такое добро в мiре? – учитель». Когда утверждён путь учителя, то добрых людей много; когда же добрых людей много, то правление правильно и вселенная устроена.»
Мы приводим этот пример прежде всего чтобы показать принципиальную разницу понятиям святости между Православием и представлениями китайских учений, ибо на современном языке совершенно разные смыслы у нас теперь звучат совершенно одинаково. И запомним выше приведённое для того, чтобы увидеть дальше, как всё это осуществлялось в Древнем Китае на практике.
При этом нельзя сказать, что некоторые вещи там совсем уж не понимали: «Несчастие для человека состоит в том, что он не видит своих проступков, и самое высшее зло есть то, что он не стыдится; того, кто знает стыд, можно учить; кто слышит проступки, тот может сделаться добродетельным».
Вот как в Чжан-цзы говорится о человеке: «Человек и твари все рождены между небом и землёю силами «гань» – отца и «кунь» – матери; на тело их потребно было содействие неба и земли; но человек получил большее совершенство формы и воздуха, отчего его сердце и есть самое духовное… Между всеми рождёнными сходные всего дороже; потому на людей должно смотреть, как на братьев, а на вещи, как на пособие… Но хотя и все люди суть дети неба и земли, но только государь есть прямой продолжатель и владетель законов этих общих родителей; потому он есть главный сын наших родителей, а чиновники суть его домоправители…» Т.е, как видим, всё опять возвращается к поддержанию порядка, но ему даётся именно высшее обоснование.
Шао-цзы: «Человек одушевлённее всех тварей… Потому человек есть верх творения, а святой есть верх человека – человек между людьми (!)… он (то есть – святой) может одним (своим) сердцем созерцать все сердца, посредством своего тела прозирать все тела, в одной твари видеть всех тварей, в одном веке – все века; он может сердцем заменить небесную мысль, своим ртом говорить вместо неба, своею рукою поднять труд неба (!), – может знать, как небесное время, так и постигать законы земли, проникать в свойства вещей, освещать человеческие действия… Хотя мы и не встретились со святыми, но вникая в их мысли, изследуя их следы, ощупывая их тело (?!), вникая в их назначение, хотя бы прошли и миллионы лет, всё-таки можем их узнать…».
Довольно поразительное место: в некотором смысле здесь во многом дано описание свойств первозданного человека до падения, если вдуматься. И если в мiре до падения – эти свойства принадлежали Адаму, то в мiре падшем, в который ещё не пришёл Христос и который ещё не имеет Святого Духа, само устремление к этим качествам, и даже их описание – поражает. Что это: память о том, что человек утратил (ведь сказано: «хотя мы и не встретились со святыми»)? Или это желание «стать как боги», со всеми вытекающими отсюда последствиями?..
Дао, по сути, – закон «бытия», космоса, и некий универсальный «закон природы» и её материального единства, чаще всего передаётся термином «путь». Когда говорят, что «Дао господствует везде и во всём, всегда и безгранично» – необходимо понимать: под этим термином имеется в виду именно безликий, несотворённый в своей цельности «принцип бытия материи».
«Путь есть основание неба и земли, а небо и земля суть основание всех тварей; если всех тварей разсматривать в отношении неба и земли, то они останутся тварями, но и небо, и земля, в отношении пути – суть такие же твари…» Но вместе с тем и здесь мы встречаем удивительную оговорку: «Путь пути выразился весь в небе, путь неба – в земле… а путь неба, земли и всех тварей – в человеке…»
|
Конфуций (справа) с молодыми Будда и Лао-цзы
|
Даосизм, внося своеобразную мистику, как бы отдавал предпочтение нравственности, а не учёности. Дальше – больше: Ло-цун-ян учит уже своего рода «созерцанию духа», в котором ещё не проявились ни гнев, ни радость, ни печаль, ни наслаждение для того, чтобы проникнуть небесные законы и разъяснить все частности. Его ученик Ли-тун идёт далее: он говорит, что учение не состоит в многоглаголании, но в молчаливом очищении сердца и тела, в постижении небесных законов… «В глубоком и таинственном обсуживании (созерцании) укрепляется дух. Чжун-юн требует, чтоб его усвоили в своём теле, чтобы сердце и органы господствовали над чувствами, – и тогда всё будет понятно». А Чэнь-чунь даёт такое определение любви: «Любовь есть всецелое тело творческих небесных законов, не имеющих ни наружности, ни внутренности, ни движения, ни покоя, не сокрытое и не явное, не грубое и не тонкое; только чистое сердце, не имеющее ни малейшего своекорыстия, полное безпристрастия небесных законов, заслуживает такого названия…»[5]
Такие трогательные попытки «искать человека», тем не менее, в изначально ложной системе координат ни к чему не привели. Ибо практическая жизнь Китая приводила, можно сказать, к прямо противоположным результатам. Ибо весь дальнейший рационализм – целиком вытекал из полного атеизма этой философии. Вообще исторически на китайской почве именно рационализм одолевал любую мистику и оттеснял её на периферию общественного сознания, где она только и могла сохраняться. Так случилось и с даосизмом.
Утверждение принципа «дао» как постоянное и неисчерпаемое, безымянное и безформенное, что даёт начало, имя (?) и форму всему на свете, при всей своей внешней «похожести» на философское описание Бога – перечёркивается одним очень важным штрихом: «и великое Небо следует Дао» (здесь стоит заметить: термином «Небо» первые христианские миссионеры переводили слово «Бог», какого слова и даже его аналога – вообще не было у китайцев). Т.о. этому «первопринципу» подчинён кто угодно, даже Тот, Кого теоретически можно было бы назвать в китайской традиции «Богом». Но раз «подчинён» – значит уже никак не Бог, это ясно.
Само по себе утверждение «дао никто не создал, но всё происходит от него, чтобы затем, совершив кругооборот, снова в него вернуться» – производит в сознании поразительную по глубине подмену: становится совершенно очевидным безсмысленность жизни человека, да и само по себе – присутствие в мiре разума как такового, вообще… Ведь между разумом и его отсутствием в такой мiровоззренческой схеме не остаётся никакой разницы.
Нетрудно видеть, что мы имеем дело с самым прямым атеизмом. С тем отличием, что, в отличии от богоборчества того же Ульянова-Ленина, которое всегда сопровождалось практически публичным беснованием, в китайском «разливе» оно чрезвычайно эстетично, продуманно, с претензией на глубоко разработанную философскую и мiровоззренческую концепцию.
Христианская и историко-философская точки отсчёта – приведут, естественно, к разным оценкам сути китайского мiровоззрения. Так, в трактате «Чжуан-цзы» (IV-III вв. до Р.Х., второй по значимости даосский источник) прямо говорится о том, что жизнь и смерть – понятия относительные. Но сама по себе «философская» умозрительная конструкция об относительности бытия и его «тождественности» небытию – есть, конечно, убедительная победа только одного разумного персонажа: сатаны. Ибо это совершенно очевидная хула на Того, Кто Своему творению, любому, бытие даёт, и не только даёт, а и поддерживает его Своим непрерывным воздействием на мiр, Своим неотъемлемым в нём вездеприсутствием.
Здесь стоит добавить, что для последователей даосизма не рай, а именно земное безсмертие на бытовом уровне является целью, к которой надлежит стремиться. Отсюда и причина появления здесь многих оригинальных «оздоравливающих» практик с культом здоровья и долголетия.
Для устремления к гармонии даосизмом и конфуцианством, при всём их различии, была воспринята на бытовом уровне практика «ци-гун» (ци – энергия; гун – власть, хотя их значения много шире и не так однозначны). Она сейчас модна в России, хотя последователи этой моды не очень понимают, что для того, чтобы достигнуть по «ци-гуну» гармонии, прежде всего надо стать даосом по образу мысли и ценностям – без этого никакой гармонии не достигнешь.
V. Стихии мiра и Христианство.
Необходимо понимать, где здесь есть что-то действительно общее с православным учением, и в чём, а где налицо полное и непреодолимое противоречие. Ибо, повторимся, очень часто одни и те же термины в наших противостоящих друг другу культурах описывают совершенно различные предметы.
Что же предлагает «путь дао»? Если говорить о самой сути, то следует деятельность человека согласовывать с естественным ходом мiропорядка. И напротив: любое действие, противоречащее дао, означает растрату сил, приводит к неудаче и гибели. Гармония же достигается следованию «стихиям», следовательно, именно знать эту гармонию и жить в соответствии с ней – и есть высшее благо и соблюдение «мiропорядка». Кратко – так.
Интересно то, что христианству очень хорошо известно понятие «стихий мiра» (их подробно описал Прп. Иоанн Дамаскин в VIII веке), ибо это те силы, опосредованно которых Бог творит всё Своё творение.
Многие критики христианства «от науки» на самом деле критикуют совсем не христианство, а собственные, вполне невежественные, представления о нём. Они думают, что знают, что написано в Библии о сотворении мiра. Но часто их представления о Св. Писании – прямо ему противоположны.
Так, сказано: «И сказал Бог: да произрастит земля зелень… И произвела [по ц.-слав. звучит много глубже: «изнесе»] земля зелень… И сказал Бог: да произведёт вода [по ц.-слав.: «да изведут воды»] пресмыкающихся, душу живую… И сказал Бог: да произведёт земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так.» (Быт. 1 гл.). Т.е. совершенно очевидно, что стихии принимали самое непосредственное участие в сотворении мiра – но исключительно как орудия Божии. И важно то, что сотворение человека не было связано с деятельностью этих стихий: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его…» (Быт. 1 гл.). И далее говорится: «И создал Господь Бог человека из праха земного [по ц.-слав.: «И созда Бог человека, персть взем от земли»], и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2;7). Т.е. с одной стороны мы видим подтверждение научной картины мiра о происхождении жизни (чего древний человек, окружённый животным мiром изначально – выдумать бы никогда не смог) – а с другой видим, что человек изначально изъят из стихий мiра уже по одному своему происхождению, за исключением плоти взятой «от» земли.
Но ведь и даосские тексты, порой, пишут почти о том же – что человек занимает в мiре особое место. И вроде бы – аналогия на лицо. Но на самом деле – только лишь «вроде». Ибо из одних и тех же «исходных данных» – цивилизациями оказываются выбраны прямо противоположные направления!
Камнем преткновения оказывается признание грехопадения. Ибо до него – все стихии мiра также подчинялись человеку. Как это подчинение происходило – мы не только не можем знать, но и, видимо, вредно на эту тему фантазировать. Сам Адам имел не просто иные знания: он имел принципиально иной способ познания – вот то, что его качественно и абсолютно от нас отличало! Грехопадение праотца – изменило именно всё: и способ познания, и взаимоотношение со стихиями мiра сего, и (!) сами эти стихии. Они попали под власть того, кто поработил человека – и в мiр вошёл «закон смерти», принципиально отличный от «круговорота веществ в природе». И христианство, как закон новой жизни, – именно принципиально противостоит «стихиям мiра сего» и их «князю», из плена которому и выводит нас Христос.
Ключом к пониманию вопроса взаимоотношений человека и творения являются поразительные слова Ап. Павла: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, – потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего (её), – в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами…» (Рим. 8;19-23). Эти слова как раз об этом, о главном! И правильное понимание их – и есть наиболее ясный ответ на поиски древней китайской мысли.
Свт. Феофан Затворник, поясняя это место, пишет:
«Приступает Апостол к указанию участия и всей твари в возстановлении падшаго человека, имеющем во славе открыться в будущем веке. Возстановление уже действует, но внутри; в будущем же веке явится и во вне. Ныне оно не открывается в своей светлости, потому что та светлость невместима для нынешняго состояния вещей. Но тогда нынешнее состояние тварей изменится и будет применено к светлому состоянию возстановленнаго и обновлённаго человеческаго естества. Тварь и ждёт этого откровения во славе чад Божиих обновлённых и возстановленных, потому что с этим соединено ея собственное возстановление и обновление. Не просто чает сего откровения, чтоб посмотреть только, но потому что и сама будет в той славе участницею.
Сим изображается и величие будущаго прославления со Христом; ибо показывается, что оно так велико и блестяще, что вся тварь рвётся к нему. «Не видите ли, говорит как бы Апостол, небо, землю, море, воздух, солнце, луну, всю видимую тварь и, сверх сего, и невидимых тварей, Ангелов, Архангелов, Силы, Власти, Господства? Всё это ожидает нашего явления в совершенстве и славе» (Феод.)[6]. … Экумений[7] пишет: «Сама тварь с нетерпением ожидает нашей будущей славы. Почему? Потому что, быв создана нетленною, по причине грехов человеческих сделалась тленною; ибо и мы из нетленных сделались тленными. И так тварь желает, чтобы люди опять вступили в своё нетление, дабы и она могла получить своё нетление. Ибо когда человек, чрез котораго она сделалась тленною, получит нетление, тогда и она вместе с ним получит свойственное ей нетление». Приходит при сем на мысль, что как слава чад Божиих откроется тогда, а созидается ещё ныне, так и тварь явится тогда во славе, которая созидается в ней невидимо еще ныне. Будущее славное состояние всей твари и видимой промыслительными действиями всемогущества Божия созидается незримо и ныне, а тогда откроется и зримо будет.»
|
Святитель Феофан, Затворник Вышенский
|
Мы видим здесь разительнейший контраст между той дурной даосской безконечностью, с отсутствием надежд на какие-либо перемены, о которых говорит китайская мысль – и той устремлённостью к жизни и веру в полное изменение окружающего мiра, о котором говорит христианское учение. Далее Свт. Феофан пишет (т.к. он толкует всегда исключительно ц.-слав. текст, то и приводим его здесь параллельно выше приведённому русскому, для привязки):
«Стт. 20.21. Суете бо тварь повинуся не волею, но за повинувшаго ю на уповании, яко и сама тварь свободится от работы тления в свободу славы чад Божиих.
[Апостол Павел] продолжает олицетворение твари, открывая, на каком основании тварь чает быть соучастницею в славе чад Божиих. На том основании, что так первоначально, вслед за падением человека, положено – побыть ей в этой некрасной (некрасивой) видимости только до времени. Создана она не такою, как теперь видится, но понижена и облечена в эту траурную одежду, в применение ея состояния к состоянию падшаго. (Адама, и шире – вообще человека. – А.М.) И как сему падшему дана надежда возстановления; то в этом даровании падшему надежды возстановления заключается постановление, что, когда совершится то возстановление, снимется и с твари ея печальная одежда, избавится и она от работы суете и тлению.
Подчинением суете и работою тлению означается нынешнее несветлое состояние твари видимой. Подчинение суете может быть и то значит, что она стала служить множеству пришлых потребностей человека, между которыми много ненужных, пустых, суетных, страстных, греховных… – Амвросиаст[8] пишет: «Что значит: суете повинуся, – если не то, что всё, раждаемое ею, непрочно и непостоянно? Она работает, чтоб производить плоды тленные. Тление и есть суета. Ибо всё пораждаемое в мiре нетвёрдо, изменчиво и чрез то суетно. Суетно потому, что не может удерживать состояния своего: в ней всё течёт, изменяет образ свой и мятется. Это же разумел и Соломон, когда сказал, что всё суета. Всё в ней слагается и разлагается, не постоит, — хотя, очевидно, под сею текучестию скрывается нечто постоянное, неизменное, лучшее. [везде выделено А.М.] Прозревая в то сокровенное лучшее, Апостол то лучшее считает существенным, а видимость твари неприглядную – случайною: повинуся, говорит, неволею».
Здесь, кстати, при желании, можно без особой натяжки и провести прямую параллель между учением китайским и Православным: когда здесь говорится, что в тварной природе хранится неповреждённым, точнее скрывается «нечто постоянное, неизменное, лучшее» – можно говорить о том, что это те самые богоустановленные законы природы, которым она таинственным образом подчиняется, каждый раз возвращая их в определённое равновесие. И те качества материи, которые ни она, ни человек не может изменить, которые в ней действительно «скрываются как неизменные». Но, в отличии от Христианства – китайская мысль не видит и не может видеть того потенциала, который в этом, временном одетом в траур творении, заключён. Потому и выводы будут в итоге противоположными.
Свт.Феофан:
«Неволею [«Суете бо тварь повинуся не волею…» - здесь – о творении (на ц.-славянском – «тварь»)]; но она и не имеет воли. Всё в ней есть и бывает по воле Создавшаго. Это означает, что, по планам Божиим, твари не следовало быть в таком состоянии. Вседержитель понуждён был поставить её в сие состояние падением главы ея – человека. Поелику привзошло сие последнее; то Он нашёл необходимым подчинить и тварь, созданную для человека, тому же, чему подпал человек произволением. Но как? – Так ли, что, провидя падение человека, Он и создал тварь так, как прилично быть ей при падшей главе, – с тем однакоже, чтоб, когда возстановлен будет падший, приподнять её в меру его возстановленнаго состояния; или она создана была в лучшем состоянии, в каком был и первозданный, а потом низведена в худшее, когда пал человек, с тем, что и опять возстановлена будет в лучшем виде, когда возстановится глава ея? Святой Апостол не решает этого. Он смотрит на то, что есть, и предрекает, что будет, не поднимая завесы, скрывающей от нас первоначалие твари. Так поступают и наши толковники; и только мимоходом выражаются так, что их мысль подходит будто – то к первому, то ко второму.»
Это очень примечательное место. Свт. Феофан прямо говорит здесь, что есть вопросы, которые для Церкви остаются неведомыми до времени, как этот вопрос состояния мiра природы до падения Адама и после Второго пришествия Христа.
Некоторые полагают, что Библия содержит ответы на «все вопросы» и что учение Церкви, в некотором смысле, «закрыто». Это не так. Напротив – на подобную «всеобъемлемость» и завершённость как раз всегда претендуют лжеучения. В этом различии особо видна разница между учением богооткровенным и человеческим «систематическим» мышлением. Последнее всегда хочет идти до логического конца и создать некую завершённую картину, чтобы «всё стало ясно». Тогда как Богооткровенное учение естественным образом останавливается на том месте, на котором закончилось Откровение, не достраивая его собственной мыслью. Тем более, что в том и нет нужды: именно для самого спасения – всё дано с избытком. А человеческая мысль, в. т.ч. научная, создав «законченную» теорию, при новых научных открытиях вынуждено или перестраивать систему, или от неё отказываться вовсе…
Свт. Феофан:
«Бл. Феодорит пишет: «научает здесь Апостол, что вся видимая тварь получила в удел естество смертное, потому что Творец всяческих провидел преступление Адама и тот смертный приговор, который будет на него произнесён. – И было бы неприлично и несправедливо – тому, что для него [Адама] создано, получить в удел нетление, а ему самому, ради кого всё это создано, быть тленным и смертным. Но когда он чрез воскресение приимет безсмертие, тогда и созданное для него получит также в удел нетление. Посему сказует Апостол, что видимая тварь ожидает сего переворота; потому что она соделалась изменяемою не волею, но из любви к определению Создавшего. Видя же попечение о нас, надеется сего переворота».
Апостол строго держит соответствие в состояниях человека и видимой твари. Святой Златоуст говорит: «Что значит: суете тварь повинуся? Сделалась тленною. Для чего же и от чего? От тебя, человек. Поелику ты получил смертное и подверженное страданиям тело, то и земля подверглась проклятию, произрастила терния и волчцы. А что и небо, состаревшись, будет наконец иметь лучший жребий, послушай, как говорит о сем Пророк: «в начале Ты, Господи, землю основал еси, и дела руку Твоею суть небеса. Та погибнут, Ты же пребываеши: и вся яко риза обетшают и яко одежду свиеши я, и изменятся» (Пс. 101;26-27) …Итак, что же? Ужели тварь, терпя сие за другаго [т.е. – за человека], терпит обиду? Нимало. Она для меня и существует. А если существует для меня, то какая для ней обида, когда терпит сие для моего исправления? А иначе к неодушевлённому и безчувственному нельзя даже приложить понятия о справедливом и несправедливом... Апостол не входит в такие разсуждения, а спешит выставить другую мысль. Что ты говоришь, разсуждает он, будто тварь чрез тебя потерпела зло и стала тленною? Ей не сделано сим никакой обиды; потому что чрез тебя же она и опять будет нетленною. Сие значит: «на уповании».
«Яко и сама тварь свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих.
Что значит: сама? Не ты один, но что гораздо тебя ниже, что не имеет ни смысла, ни чувства, и то будет с тобою участвовать в благах. То есть, не будет уже тленною, но сделается соответственною благообразию тела твоего. Как тварь учинилась тленною, когда тело твое стало тленным; так, когда тело твое возстанет нетленным, и тварь последует за ним и соделается соответственною ему. Сие самое выражает Апостол, присовокупляя: в свободу славы чад Божиих, т.е., посредством свободы. Как кормилица, воспитавшая царского сына, когда взойдет он на отеческий престол, имеет свою долю в царственных его благах; так и тварь, по словам Апостола. Примечаешь ли, как человек везде впереди, и что всё для него делается? – Видишь ли также, как Апостол утешает подвижника, и доказывает неизреченное Божие человеколюбие? Что сетуешь в искушениях, говорит он? Ты терпишь сам за себя, а тварь за тебя терпит. И не только утешает, но и доказывает достоверность сказаннаго им. Если надеется тварь, которая для тебя стала тем, что она теперь; тем более надейся ты, чрез кого тварь будет наслаждаться всеми оными благами. И у людей есть обыкновение одевать слуг в богатое платье для чести сына, когда ему надо показаться в свете прилично. Так и Бог облечёт тварь нетлением в свободу славы чад Божиих».
… Если чада сии, по Апостолу, облекутся в некое духовное тело; то не будет ли и вся тварь состоять из тончайших стихий, – подобно разнообразному сочетанию радужных цветов?!
Ст. 22. Вемы бо, яко вся тварь (с нами) совоздыхает и сболезнует даже до ныне.
…В самом деле, что мешает предположить общее всей твари сокровенное сетование о печальном ея вместе с нами положении? – Животныя имеют смысл и чувство, в растениях явны следы чувства и влечений: что мешает предположить тёмное некое чутьё и в процессах кристаллизации и химическаго сродства? А за этим останется уже кое-что, в чём не видится будто никакого чутья, стихии и силы. Но и над ними следует предположить нечто господствующее, распоряжающееся, заправляющее. Если допустим в сем последнем некое чутьё, то будем видеть уже всю в совокупности тварь некако чувствующею. В сем ея чувстве и можем предположить отражение общаго неблаговиднаго ея состояния. Апостол его-то и видел и указал. Вся тварь, говорит, совоздыхает, и подтверждает это своим Апостольским богопросвещённым умом: вемы мы, ум Христов имеющие. Совоздыхает – или сама в себе в своей совокупности, или с нами: ибо с нами – нет в греческом. Но это несущественно; существенно то, что воздыхает. Соболезнует – сильнее: ибо выражает болезни рождения. Подаётся мысль, что будущее светлое состояние твари уже зачато и зреет в глубине твари, как плод во чреве матери, и готовится к проявлению. Аналогию сему видим в происхождении существ на земле. Самыя хорошия из них зачинаются и зреют в невзрачных положениях, и во всей свойственной им красоте являются уже по выходе на свет Божий. Что с каждою тварью, то и со всею совокупностию их. Под невзрачным теперешним положением твари зреет ея лучшее, – и в своё время явится, как плод из чрева. Сие предчувствуя, воздыхает тварь, томясь желанием, чтобы это совершилось поскорее. Ибо тогда, как её ожидает такое светлое, – она всё ещё должна работать суете и тлению.
«Воздыхает тварь, пишет Амвросиаст, по причине непрестанной работы, под которою состоит. Ибо все элементы с томлением ведут работы свои. И солнце и луна не без труда пробегают положенныя им пространства, и дух животных не без стенаний исполняет свои службы: ибо видим, как неохотно идут они на труд. Всё это ожидает покоя, чтобы избавиться от рабскаго служения. Если бы это было служение к угождению Богу направленное, конечно, тварь радовалась бы тому, а не болезновала; но как это есть работа тлению, коей она подверглась по нашей вине; то и болезнует. Ибо видит, что каждодневно гибнут работы ея, каждодневно восходит и заходит труд ея. Итак праведно она болезнует, когда работа ея не к вечности идёт, а к истлению. Но, сколько даётся уразуметь, она безпокоится вместе и о нашем спасении, зная, что она скорее доспеет к своему освобождению, если мы скорее познаем Творца своего. Зная сие, потщимся со всем усердием и ревностию показать себя достойными (своего пред Богом звания), не о себе только самих заботясь, но имея в виду и тварь, которая день и ночь воздыхает, из-за нас терпя напраслину».
Заметить надо, что когда пристращаемся мы к твари, то пристращаемся к ея видимости, по причине коей она воздыхает. Выходит, что неразумная тварь воздыхает о том, к чему мы, – разумные, – неразумно льнём. Св. Златоуст говорит при сем: «видишь ли, как Апостол стыдит слушателя, говоря как бы так: не будь хуже твари, не прилепляйся к настоящему. Тебе не только не должно прилепляться к нему, но ещё воздыхать, что твое преселение отсюда замедляется. Ежели и тварь так поступает, тем более сие прилично тебе, одарённому разумом»[9].
Мы потому даём эту большую цитату из Свт. Феофана, что и у некоторых православных нет полного и отчётливого понимания отношения Церкви к мiрозданию и его будущему. Порой замороченные всякими новоделанными фобиями, ИННами и чипами – мы, зачастую, не имеем представления о подлинном учении Церкви по гораздо более фундаментальным вопросам, которые нас должны бы касаться и интересовать гораздо больше…
Здесь замечательно изложено то живое и глубоко сердечное отношение Православия к мiрозданию, и всему живому и не живому, которое хранит Церковь. Ясно видно, что здесь нет ни тени, ни намёка на какое бы то ни было нелепое «поклонение» природе или стихиям, каким бы то ни было их «духам», никакого страха, заигрывания или заискивания. Напротив, всё сказанное удивительно чисто, ясно и прежде всего обращено к ответственности человека за порученное ему некогда творение.
Нетрудно видеть, что идеал китайский – по своей сути прямо противоположен Христианству. Непризнание (как и незнание) грехопадения – приводит и к совершенно ложному представлению о самих свойствах окружающего нас мiра. Христианская «гармония» с мiром будет, но в другом мiре – спасённом и преображённом (а вовсе не в загробном, как думают невежды). А в этом мiре для нас – только непрестанный труд для достижения спасения во Христе: труд пути к Богу, и труд в покаянии «быть» с Богом, удержаться в вере. Ибо все «стихии мiра сего» уносят нас в обратном направлении.
В китайской мысли – противоположно всё. «Гармония» с павшими под власть сатаны стихиями и его падшими духами – объявляется высшей гармонией, которой должен следовать человек, чтобы (!) «избежать с ними конфликта». И ведь «избегают»! Вся система довольно разношёрстных китайских местных культов – состоит как раз в различных ухищрениях и заискивающе-умиротворяющих «договорных отношениях» с этими самыми «духами». Из этого в огромной степени была соткана бытовая жизнь китайского простолюдина. Многие не знают – что означают закругления крыш на каждом углу китайской постройки. А они изначально были в виде дракона (!) на каждом углу, которые охраняют жилище и его обитателей от других «недружественных» их «товарищей» из духовного мiра, да и сейчас эти завитки означают то же самое.
«Культ предков», о котором у нас традиционно говорят, описывая Китай – на самом деле является культом смерти. В даосизме физическая смерть означает только то, что «дух отделяется от человека и растворяется в макрокосме» – ни о каком «спасении души» речи не идёт, т.к. спасать, прежде всего, не от чего. И по даосизму главной задачей человека в своей жизни добиться, чтобы по смерти произошло «слияние его души с мiровым порядком», т.е. растворение её во «всемiрном безсознательном». Таким образом «небытие» – не есть зло, а «естественный порядок вещей»… Правда здесь у теоретиков даосизма начались некоторые разногласия: то ли души исчезают, то ли превращаются в персонифицированных духов-демонов – так, в общем, к единому согласию за долгие века не пришли. Нехорошие духи смешались с нехорошими душами, но держать их подальше от себя надо всех – вот, пожалуй, тот вывод, на чём сошлись, и на котором и строятся все сложные и разнообразные ритуалы в отношении с усопшими предками…
…Самые возвышенные и «духовные» места из китайских мыслителей – являются печальным созерцанием собственного одиночества во Вселенной, и искренним поиском того, как в такой драматической ситуации, да ещё в окружении реально дающих о себе знать духах – всё-таки остаться человеком…
Но то было уделом великих одиночек. Социальная жизнь Китая являла другой образ.
(Продолжение здесь)
[1] «Народно-освободительная армия Китая» – полное название армии китайских коммунистов.
[2] Сама Христова Церковь, возпевая Святый Крест Господень, говорит о нём эпитетами «Непостижимый, неописанный, неизъяснимый» и даже «Честное Древо – Троицы бо носит триипостасный образ» (канон Кресту Св. Григория Синаита, песнь 8-я).
[3] Термин «естественные религии» – относится ко всем тем религиям, которые имеют своим происхождением вполне конкретных авторов земного происхождения – от примитивных языческих культов, до самых развитых и многосложных систем, таких как магометанство или ленинизм. «Сверхъестественной» религией является нынче исключительно Христианство, имеющее свои основанием Сверхъестественное Откровение. А в Христианстве неповреждённым человеческим измышлением – осталась единственная здоровая часть: Православие
[4] Васильев. В. «Религии Востока» 1873.
[5] Там же.
[6] Блаженный Феодорит Кирский.
[7] Византийский Свт. Экумений Триккский 10 в.
[8] Латинский автор IV в. писавший на латыне, современник Свт. Амвросия Медиоланского, отчего их в раннее время путали.
[9] Еп. Феофан. Толкование послания Св. Ап. Павла к Римлянам, М., 1890, изд. 2, стр. 503-511. Сохранена орфография подлинника.