Размышляя о 22 июня, как правило, никогда не видят: где кроется причина этой горькой даты, откуда она берёт своё подлинное начало? Многие скажут: ну, как же, известно – с 1 сентября 1939 г. Кто-то назовёт Мюнхенский сговор, когда англичане подтолкнули Гитлера на восток и думали, что уже дело «в шляпе». Ещё кто-то может назовёт причиной 1933 г. – приход канцлера к власти. Но едва ли всё это так: это же всё следствия, а искать надо именно причину.
Очень интересен нереализованный план наступления 1917 г. Царя Николая II, который как раз и не дали реализовать заговорщики в компании с союзничками. Он заключался в Босфорском десанте и разгроме Оттоманской порты, выведении её из войны и отсечении, таким образом, поставок из Малой Азии зерна и сырья для воюющей Германии. Специалисты говорят, что подобное развитие событий привело бы к тому, что продолжать войну Германия не смогла бы никак. Это привело бы её к такому внутреннему продовольственному и социальному кризису, что ей бы пришлось просить мира. Не говоря о том, что не было бы той жуткой бойни в 3 млн. человек, которую на Западном фронте заплатили наши союзники и Германия за свой подлый заговор против России. Зато после такого поражения Германии по плану Императора – не было бы и столь позорного для неё Версальского «мира», столь унизительного и грабительского. Ибо этого никогда бы не допустил главный её победитель и спаситель Парижа в 1914 году – Царь Николай. Зная его характер, можно не сомневаться в том, что он приложил бы все свои усилия ради того, чтобы мир в послевоенной Европе был установлен такой, чтобы не дал повода для реваншистских настроений (которые как раз и приведут к власти нацистов)… Но такое развитие событий – совершенно не нужно было закулисным игрокам всего процесса, из одной кассы кредитующих
военные заказы обоих лагерей.
Но произошло то, что произошло.
Теперь некоторые любят злословить, что самое «неудачное» правление было у Российского Императора Николая Александровича, дескать: взял страну цветущей Империей, а оставил её – отступившей от Бога и в огне революции. И говорят это часто не без злорадства люди, называющие себя христианами. Формальная правота вроде бы есть. Эта тема глубочайшая, и ещё во многом ждёт своего раскрытия. Пока лишь скажем о нём то, что это был последний русский правитель любивший свой народ, близкийпростому народу (!) и совершенно ему понятный. А такого нельзя сказать ни про одного правителя, который властвовал в России за последующий век.
Пришедший режим безбожников-идолопоклонников представлял собой нечто такое невероятно уродливое и омерзительное, что его, как ни крути, продолжением русской истории и культуры – назвать нельзя ни с какой стороны. Началась война с духом народа, с его языком, укладом жизни, даже с землёй и природой! (Ведь подсчитано, что если на затопленных гидросооружениями большевиков землях снимать сено, сушить, а потом топить соломой ТЭЦ – можно было получать не меньше электроэнергии, чем от их «строек века». А про высохшее и отравленное Аральское море – и говорить нечего. Все труды по мелиорации – достаются феодальным режимам, перерезавшим и выгнавшим своих «застройщиков»…)
Захватившие власть большевики – ни скромностью Царей, ни щепетильностью Царей в средствах не отличались. Про них было сказано ещё пророком: «И гроби их жилища их во век, селения их в род и род, нарекоша имена своя на землях» (Пс. 48;12) (в русском переводе: «В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их в род и род, и земли свои они называют своими именами»). Захваченная русская земля покрылась Троцкими, Урицкими, Дзержинсками, Сталинабадами, Ленинаканами, Кировыми, Ворошиловградами, Ногинскими и ещё целым морем невесть каких «героиццких» имён, дальше пачкать коими бумагу нет смысла. Из под земли повылезали все разбойники и мазурики, искавшие с топором лиха по Руси и миру (от Стеньки, до Спартака и Марата), и также заняли свои достойные места в стройных рядах борцов за коммуну и «счастье человечества». Это было то адово время (иначе не скажешь!), когда любого местного злодея, когда-то совершившего здесь убийство человека выше себя по положению или образованию – местечковая власть Совдепа радостно объявляла «героем». Сон разума родил таких чудовищ, что Гойя может отдыхать…
Мы, по грехам своим, не имеем необходимого духовного зрения, чтобы видеть мистическую сторону того, что происходит с народом и страной после того, как наша земля покрылась несметным количеством идолов, а города, деревни, улицы, заводы, школы и больницы стали носить имена тех, кто по своим нераскаянным делам и сатанинской злобе – является закономерным и достойным обитателем адовых бездн. Но нужно быть крайним невером и упрямым рационалистом чтобы утверждать, что эта связь никак не сказывается на народной жизни и тех, кто живёт, работает, учится или лечится в таких местах или заведениях. Едва ли в истории человечества был пример подобного разнузданного и эпатажного торжества зла, когда даже прославлялись исключительно злодеи…
В первые годы Совдепии ещё известна масса крестьянских, рабочих и солдатских возстаний, залитых большевиками кровью совершенно безпощадно. Порой артиллерией стирались с лица земли целые районы городов (напр. Ярославля), масса деревень. Но со временем наступило какое-то затишье, анабиоз, словно в народе что-то сломалось, что-то очень глубинное, не передаваемое словами, но что-то при этом совершенно осязаемое. Началось какое-то фанатичное и безропотное, безмолвное шествие народа на убой, смирившегося с неизбежным наказанием Свыше, как перед роком…
Народ разделился в себе самом на делавших коммунизм воинствующих «строителей светлого будущего» – и его жертв, тихо всё терпевшей обездвиженной скорбью массы, которая в окаменении сокровенного сердца, потеряв способность к плачу, храня последние искорки христианской веры, апатично ждала неизбежной смерти… Город Глупов как-то незаметно превратился в город светлого будущего Чевенгур. И эти два народных слоя – тихо отдалялись друг от друга, прежде всего – внутренне, а кое-где и в пространстве... Где-то – Колыма, а где-то – парады физкультурниц. А надо всеми вместе хрипит радио-раструб на столбе с утра до вечера, одни и те же бравурные марши…
Когда у нас пишут о войне, особенно об её начале – всегда подчёркивается трагизм этого момента, шок от её внезапности. Да, это так. Но здесь было и ещё кое-что очень важное – это было начало похмелья. Видимо без такой великой скорби – было не достучаться.
Это было начало возврата к некоей народной целостности, хотя, при этом – никак не соборности (до этого ещё безконечно далеко). В какой-то степени, для многих, осознание страшной опасности, нависшей над страной, – стало словно вторым обретением Родины. Там, где боролись с историей твоей Родины, где уничтожили твоих родных, где хулили Бога и глумливо уничтожали святыни, где ложь, донос и страх стали нормой жизни – что можно было защищать, от кого? Это нам сейчас, 70 лет спустя, может казаться, что ответ здесь был лёгок, всем всё ясно и все должны были дружно «встать как один в борьбе за это…». Но жизнь неизмеримо глубже и трагичнее плоскости патриотических плакатов. На самом деле мы, зарываясь порой в массу документов о той войне, и споря друг с другом с ними в руках, настаивая на разных и даже противоположных точках зрения – очень мало сделали для того, чтобы по-настоящему понять то духовное движение, которое тогда происходило в народной толще. А это был на самом деле удивительный момент истины…
Если ещё недавно можно было приспособиться и устроиться при этом очень даже неплохо, а ценой угождения власти, своевременного лавирования и выполнения с показным рвением того, что она велит – даже сделать неплохую карьеру, то вступление в грозное лето 1941 совершенно перемешало все эти старые, безопасные и наезженные пути. Теперь всё не так. Теперь, чтобы доказать лояльность – доносы не помогут, ими от танка не закроешься. Что делать? Идти защищать родную власть? Да, вроде, не ради этого старался… Бежать? Куда, в тыл? А ну, как дезертиром сочтут, ещё разстреляют. Тогда – к немцам?
Такие вопросы задавало себе тогда не так уж мало людей, как мы думаем. Разсыпавшийся перед немцами фронт, с севера до юга – вовсе не результат их численного или военно-технического перевеса, которого не было абсолютно. И не из-за отсутствия «опытных командиров», которых Сталин действительно перестрелял за 4 года до этого очень много, аж до 90 % только одних комдивов. Ведь опыт командиров новых – ничем от старых особо не отличался. Разве что не все из этих «новых» успели пролить русской крестьянской кровушки в Гражданскую и после, подавляя возстания и оцепляя вымирающие от голода деревни. Но военная школа была у них одна, и дух – всё тот же, большевистский и нерусский. Тем более что, фактически, они командовали частями в некотором смысли лишь «наполовину», разделяя командирские функции вместе с институтом комиссаров, представлявшим из себя на 1941 год некое моноэтническое сословие, безпредельно бездарное, в смысле понимания смыслов и целей военных задач, – и в не меньшей степени всесильное, перед которым командование РККА было приучено трепетать. Возглавлял институт комиссарства в РККА (Главное политическое управление (ГУП РККА)) зампред Совнаркома СССР генерал армии Лейба Мехлис, заместитель наркома обороны СССР, член Оргбюро ЦК ВКП(б), фигура всесильная и до конца жизни совершенно неприкасаемая[1].
Подлинный ответ на некую «паузу» лета 1941, пока не началось уже реальное сопротивление гитлеровскому нашествию, был совсем в другом – русский человек «запрягал». Но вовсе не так, как об этом говорит это наше старое присловье. Он выбирал не сторону. Он выбирал правду, он искал её внутри себя самого заново.
У нас в последнее время в освещении первого года войны произошла некоторая системная ошибка. Отнюдь не злостная, нет, она произошла именно из-за непродуманной методологии сбора информации от тех, кто совершенно искренне искал правды и свидетелей тех лет. Суть её в следующем.
Всего 20 лет назад стало можно самостоятельно начать некоторые свободные поиски о том, о чём ранее вежливо предписывалось придерживаться «официальной» точки зрения. Более-менее сносная записывающая аппаратура появляется и того позже. А какая-то симпатия «сверху» к теме войны, а значит и появление интереса к ней у СМИ, появление телезаписей, передач, поездки к живым свидетелям (что стоит денег) – появляется и вовсе ближе к празднованию 60-летия Победы, уже после патологической ельцинской эпохи. Таким образом получилось, что львиная доля свидетельских записей о том моменте начала войны фактически засвидетельствовали чувства и видение событий лишь тех, кто тогда были юношами и подростками. И здесь самые искренние искатели правды о войне наступили на грабли «синдрома очевидца».
Ибо надо трезво понимать, что именно это юное поколение происходившие в стране процессы, прежде всего духовные, понимало хуже всех. От многих детей родители скрывали имена даже собственных родителей – т.е. бабушек и дедушек, их происхождение, чины и родовые корни. Для того, чтобы не подвергать риску детей – те никогда не слышали серьёзных разговоров старших. Да и сами старшие порой, при повсеместных доносах, отнюдь не всегда даже друг другу говорили вслух о том, о чём они думают. Мясорубка 1937-38 годов была слишком наглядна и свежа, чтобы что-то обсуждать, порою даже в семье. К тому же – действительно мало осталось семей, особенно в городах, по которым бы этот каток не проехал. Многие ведь и не знают теперь, что тогда была масса отречений от родителей деток, родители коих сгинули в чёрной дыре НКВД. А бывали и такие случаи, и немало, когда об этом, уже чувствуя разверзающуюся перед собою бездну, родители сами умоляли своих детей, надеясь на то, что хотя бы это сохранит их детям жизнь: с собственной обречённостью – они уже смирились…
Всё это был именно совершенно сознательный государственный террор, под названием геноцид, а вовсе не «некоторые отдельные злоупотребления», как брехали позже некоторые ревнители сталинизма не по разуму.
Старшее поколение, у которого хватало ума, понимало, что то, что оно получило – то уж получило: терпи и делай выводы. Но молодое поколение надо постараться вырастить здоровым, максимально оберегая их от разрушительного стресса, который есть непременный спутник отчаяния. Надо чтобы оно непременно во что-то верило. Верило хотя бы в то (уж если нельзя верить в Бога!), что скоро, в будущем, – всё будет хорошо, всё будет замечательно!..
Вот тот внутренний домашнийфон, на котором росла юная поросль 1941-го. Конечно, кто-то из них тоже помнил стук ночью в дверь, воронок по ночам и прощальный взгляд отца. Но выжить у таких прямых потомков «врагов народа» в годы войны было гораздо меньше шансов: система работала как везде, так и в армии, и у таких было гораздо больше шансов оказаться в наиболее «неперспективных» участках фронта…
Так что в качестве свидетелей того, как встретил именно весь народ войну и как к ней отнёсся – дети и юношество, именно по глубине понимания трагизма этого момента, подходят очень мало. Их щадили и берегли – и правильно делали.
Эти дети тогда вообще, как говориться, «погоды не делали», совершенно точно также, как не выражают народного «духа времени» дети такого возраста и сейчас. Старшему поколению, если оно только сохранило человеческий облик, надо в максимальной степени таких своих детей от войны оградить, а оградить в то время можно было только одним способом – самим собой… А потому мы и видим на скупых беззвучных кадрах кинохроники 1941-го очереди пожилых суровых рабочих-добровольцев, наклоняющихся, расписывающихся, и безо всяких эмоций на морщинистом лице принимающих в мозолистые руки трёхлинейку. Они ушли сделать то, что смогли… Вечная им память!
Из всех попыток как-то хотя бы приблизиться к пониманию предвоенного времени, передать нам эти образы – ближе всех (по моему мнению, оговорюсь) оказался Никита Михалков. У него это очень ненавязчиво и именно через попытку передать сам дух времени, на уровне ощущений, а не морализации. Но правда всегда неприятна тем, кто хочет манипулировать толпой, и не позволить народу глубоко задуматься. Вот режиссёр и получил потом ушаты грязи на свою голову.
Конечно, война явно ожидалась, и ни для кого никакой неожиданностью не была и в помине – этим был пропитан воздух. Напротив: из постоянного страха перед её ожиданием – она перешла, наконец, в очевидную неизбежность. Но сказать стоит видимо так: войну-то все ждали – но только не такую!
Нет смысла фантазировать о том, чтобы произошло «если бы…». Важно понять главное: в то время Красная Армия очень тесно ассоциировалась с Советской властью, руководство страны в тот момент – это просто расширенный командный состав Красной Армии. И стремительное сокрушение РККА немцами – неизбежно толкало к мысли о сокрушении и советской власти вообще…
О чём тогда думал русский человек? Была ли у него здесь сама возможность выбирать? И – между чем и чем?..
С одной стороны на его Русской земле расположился самый кровавый режим в мире, публично пообещавший что ещё 3 года – и имя Бога христианского на ней не будет именоваться. То есть: закрыть и уничтожить храмы, все до единого – ему даже мало! С другой стороны, то, что сюда прёт – чем лучше? Что немцы с собой несут, что идёт за ними?
Народ знал, что последние предвоенные годы советская промышленность напряженно работала, поставляя в Германию сырьё и продовольствие, причём больше, чем куда бы то ни было ещё. Что про события «европейской» войны между Германией и «европейскими капиталистами» советский агитпроп писал до 22 июня безо всякого сочувствия, информируя о ней с внешним безразличием, но, по сути, – вполне в издевательском тоне, дескать: «давай-давай!..» А в Красной Армии знали, что ещё недавно, чуть больше года назад, весной 1940, ВВС Франции и Британии даже планировали совместную массированную бомбардировку мест добычи бакинской нефти в СССР, чтобы помочь несчастным финнам в их войне с Советами, которые утюжили тех бомбами и танками, чтобы лишить технику РККА горючего. И спас нас от этого Гитлер своим наступлением, также передав про эту подготовку бомбардировки добытые абвером материалы в Москву… В такой чехарде – есть от чего запутаться: так кто здесь враг, а кто друг?
Ответ на вопрос «почему случилась катастрофа лета 1941?» следует искать вовсе не в анализе действий командования РККА, независимо от того: какими силами и где оно тогда располагало, и талантливым оно было или бездарным?
Главный вопрос того лета, который решался целым народом, был совсем другой: защищать эту власть – или нет? Есть у нас Родина с такой властью в будущем – или нет? Какова, наконец, воля Божияо России (не СССР!!): дальше ей быть наказанной и сгинуть навсегда – или омывшись кровью и слезами покаяния встать, и начать новую жизнь, новый путь к самой себе?
Слишком очевидна связь между тем, как 2 марта 1917 народ предал Царя – и как 22 июня 1941 он осознал, что ему некуда идти: нет у него на земле ни ходатая, ни заступника. Всё это осталось лишь на небе, недаром и война началась в день памяти собора всех Русских Святых. И та расплата, положенная Русским народом в этой войне, это лишь истрезвление от того бредового кошмара, в который он погрузился, поверив сатанинским льстецам в 1917. Вместо рая на земле – на землю пришёл ад, причём именно такой, когда некуда бежать, не к кому: правых нет ни одного.
Жертва Русского народа принесённая им во Второй Мировой Войне, о которой так любят теперь на публике поразсуждать с высокой политической сцены дяди, не нюхавшие не то, что пороху, а даже портянки, представляется в их трактовке, при ближайшем разсмотрении, нелепостью.
Жертва кому и за что? Американскому капиталу, финансировавшему войну? Британии, вечно греющей старческие лапки на европейских войнах? Международному еврейству, нажившему на собственных жертвах в виде своего «голокоста» вечный политический капитал с процентами? Или, наконец, самой гитлеровской Германии, действительно, в своей закрытой верхушке искавшей принесения мистических жертв «космическим силам»? А может всему гуманистическому «миру вообще», которому на русскую кровь плевать по определению? Нет, это было бы слишком пошло…
Но жертва – несомненно была. И это была никакая другая жертва, как жертва искупления за собственные грехи и грехи отцов. Те, кто когда-то не захотел пальцем пошевелить, чтобы спасти собственного пленённого богоборцами Царя, а потом ещё и пошёл за этими злодеями, отдав им на «перевоспитание» даже собственных детей – теперь, для того, чтобы не погибнуть во веки, призывались Богом к последнему ответу. У них ещё оставалась возможность спасти душу: положить её, по слову Христа, «за други своя» – и тем хотя бы получить надежду на спасение. Только Богу ведомо то, в каком состоянии предстали перед ним миллионы русских душ, из тех 28 миллионов, которые сейчас называют «конечной» цифрой наших потерь. Кто-то просил перед смертью «считать себя коммунистом» – но всё же, главное, остался человеком. А ведь именно с этим и боролись все те, кто развязал всю эту бойню и гнал на неё народы.
Александр Махотин,
2012
[1] Писатель Феликс Чуев в своей публикации «Ветер истории», написанной по разсказам из прямых воспоминаний современников и ближайшего окружения Сталина, приводит разговор, в котором Сталин несколько раз повторил: «Это страшный человек, Мехлис. Просите о чём угодно, но с ним я ничего не могу сделать».
От 2 марта 1917 к 22 июня 41-го
Размышляя о 22 июня, как правило, никогда не видят: где кроется причина этой горькой даты, откуда она берёт своё подлинное начало? Многие скажут: ну, как же, известно – с 1 сентября 1939 г. Кто-то назовёт Мюнхенский сговор, когда англичане подтолкнули Гитлера на восток и думали, что уже дело «в шляпе». Ещё кто-то может назовёт причиной 1933 г. – приход канцлера к власти. Но едва ли всё это так: это же всё следствия, а искать надо именно причину.
Очень интересен нереализованный план наступления 1917 г. Царя Николая II, который как раз и не дали реализовать заговорщики в компании с союзничками. Он заключался в Босфорском десанте и разгроме Оттоманской порты, выведении её из войны и отсечении, таким образом, поставок из Малой Азии зерна и сырья для воюющей Германии. Специалисты говорят, что подобное развитие событий привело бы к тому, что продолжать войну Германия не смогла бы никак. Это привело бы её к такому внутреннему продовольственному и социальному кризису, что ей бы пришлось просить мира. Не говоря о том, что не было бы той жуткой бойни в 3 млн. человек, которую на Западном фронте заплатили наши союзники и Германия за свой подлый заговор против России. Зато после такого поражения Германии по плану Императора – не было бы и столь позорного для неё Версальского «мира», столь унизительного и грабительского. Ибо этого никогда бы не допустил главный её победитель и спаситель Парижа в 1914 году – Царь Николай. Зная его характер, можно не сомневаться в том, что он приложил бы все свои усилия ради того, чтобы мир в послевоенной Европе был установлен такой, чтобы не дал повода для реваншистских настроений (которые как раз и приведут к власти нацистов)… Но такое развитие событий – совершенно не нужно было закулисным игрокам всего процесса, из одной кассы кредитующих
военные заказы обоих лагерей.
Но произошло то, что произошло.
Теперь некоторые любят злословить, что самое «неудачное» правление было у Российского Императора Николая Александровича, дескать: взял страну цветущей Империей, а оставил её – отступившей от Бога и в огне революции. И говорят это часто не без злорадства люди, называющие себя христианами. Формальная правота вроде бы есть. Эта тема глубочайшая, и ещё во многом ждёт своего раскрытия. Пока лишь скажем о нём то, что это был последний русский правитель любивший свой народ, близкий простому народу (!) и совершенно ему понятный. А такого нельзя сказать ни про одного правителя, который властвовал в России за последующий век.
Пришедший режим безбожников-идолопоклонников представлял собой нечто такое невероятно уродливое и омерзительное, что его, как ни крути, продолжением русской истории и культуры – назвать нельзя ни с какой стороны. Началась война с духом народа, с его языком, укладом жизни, даже с землёй и природой! (Ведь подсчитано, что если на затопленных гидросооружениями большевиков землях снимать сено, сушить, а потом топить соломой ТЭЦ – можно было получать не меньше электроэнергии, чем от их «строек века». А про высохшее и отравленное Аральское море – и говорить нечего. Все труды по мелиорации – достаются феодальным режимам, перерезавшим и выгнавшим своих «застройщиков»…)
Захватившие власть большевики – ни скромностью Царей, ни щепетильностью Царей в средствах не отличались. Про них было сказано ещё пророком: «И гроби их жилища их во век, селения их в род и род, нарекоша имена своя на землях» (Пс. 48;12) (в русском переводе: «В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их в род и род, и земли свои они называют своими именами»). Захваченная русская земля покрылась Троцкими, Урицкими, Дзержинсками, Сталинабадами, Ленинаканами, Кировыми, Ворошиловградами, Ногинскими и ещё целым морем невесть каких «героиццких» имён, дальше пачкать коими бумагу нет смысла. Из под земли повылезали все разбойники и мазурики, искавшие с топором лиха по Руси и миру (от Стеньки, до Спартака и Марата), и также заняли свои достойные места в стройных рядах борцов за коммуну и «счастье человечества». Это было то адово время (иначе не скажешь!), когда любого местного злодея, когда-то совершившего здесь убийство человека выше себя по положению или образованию – местечковая власть Совдепа радостно объявляла «героем». Сон разума родил таких чудовищ, что Гойя может отдыхать…
Мы, по грехам своим, не имеем необходимого духовного зрения, чтобы видеть мистическую сторону того, что происходит с народом и страной после того, как наша земля покрылась несметным количеством идолов, а города, деревни, улицы, заводы, школы и больницы стали носить имена тех, кто по своим нераскаянным делам и сатанинской злобе – является закономерным и достойным обитателем адовых бездн. Но нужно быть крайним невером и упрямым рационалистом чтобы утверждать, что эта связь никак не сказывается на народной жизни и тех, кто живёт, работает, учится или лечится в таких местах или заведениях. Едва ли в истории человечества был пример подобного разнузданного и эпатажного торжества зла, когда даже прославлялись исключительно злодеи…
В первые годы Совдепии ещё известна масса крестьянских, рабочих и солдатских возстаний, залитых большевиками кровью совершенно безпощадно. Порой артиллерией стирались с лица земли целые районы городов (напр. Ярославля), масса деревень. Но со временем наступило какое-то затишье, анабиоз, словно в народе что-то сломалось, что-то очень глубинное, не передаваемое словами, но что-то при этом совершенно осязаемое. Началось какое-то фанатичное и безропотное, безмолвное шествие народа на убой, смирившегося с неизбежным наказанием Свыше, как перед роком…
Народ разделился в себе самом на делавших коммунизм воинствующих «строителей светлого будущего» – и его жертв, тихо всё терпевшей обездвиженной скорбью массы, которая в окаменении сокровенного сердца, потеряв способность к плачу, храня последние искорки христианской веры, апатично ждала неизбежной смерти… Город Глупов как-то незаметно превратился в город светлого будущего Чевенгур. И эти два народных слоя – тихо отдалялись друг от друга, прежде всего – внутренне, а кое-где и в пространстве... Где-то – Колыма, а где-то – парады физкультурниц. А надо всеми вместе хрипит радио-раструб на столбе с утра до вечера, одни и те же бравурные марши…
Когда у нас пишут о войне, особенно об её начале – всегда подчёркивается трагизм этого момента, шок от её внезапности. Да, это так. Но здесь было и ещё кое-что очень важное – это было начало похмелья. Видимо без такой великой скорби – было не достучаться.
Это было начало возврата к некоей народной целостности, хотя, при этом – никак не соборности (до этого ещё безконечно далеко). В какой-то степени, для многих, осознание страшной опасности, нависшей над страной, – стало словно вторым обретением Родины. Там, где боролись с историей твоей Родины, где уничтожили твоих родных, где хулили Бога и глумливо уничтожали святыни, где ложь, донос и страх стали нормой жизни – что можно было защищать, от кого? Это нам сейчас, 70 лет спустя, может казаться, что ответ здесь был лёгок, всем всё ясно и все должны были дружно «встать как один в борьбе за это…». Но жизнь неизмеримо глубже и трагичнее плоскости патриотических плакатов. На самом деле мы, зарываясь порой в массу документов о той войне, и споря друг с другом с ними в руках, настаивая на разных и даже противоположных точках зрения – очень мало сделали для того, чтобы по-настоящему понять то духовное движение, которое тогда происходило в народной толще. А это был на самом деле удивительный момент истины…
Если ещё недавно можно было приспособиться и устроиться при этом очень даже неплохо, а ценой угождения власти, своевременного лавирования и выполнения с показным рвением того, что она велит – даже сделать неплохую карьеру, то вступление в грозное лето 1941 совершенно перемешало все эти старые, безопасные и наезженные пути. Теперь всё не так. Теперь, чтобы доказать лояльность – доносы не помогут, ими от танка не закроешься. Что делать? Идти защищать родную власть? Да, вроде, не ради этого старался… Бежать? Куда, в тыл? А ну, как дезертиром сочтут, ещё разстреляют. Тогда – к немцам?
Такие вопросы задавало себе тогда не так уж мало людей, как мы думаем. Разсыпавшийся перед немцами фронт, с севера до юга – вовсе не результат их численного или военно-технического перевеса, которого не было абсолютно. И не из-за отсутствия «опытных командиров», которых Сталин действительно перестрелял за 4 года до этого очень много, аж до 90 % только одних комдивов. Ведь опыт командиров новых – ничем от старых особо не отличался. Разве что не все из этих «новых» успели пролить русской крестьянской кровушки в Гражданскую и после, подавляя возстания и оцепляя вымирающие от голода деревни. Но военная школа была у них одна, и дух – всё тот же, большевистский и нерусский. Тем более что, фактически, они командовали частями в некотором смысли лишь «наполовину», разделяя командирские функции вместе с институтом комиссаров, представлявшим из себя на 1941 год некое моноэтническое сословие, безпредельно бездарное, в смысле понимания смыслов и целей военных задач, – и в не меньшей степени всесильное, перед которым командование РККА было приучено трепетать. Возглавлял институт комиссарства в РККА (Главное политическое управление (ГУП РККА)) зампред Совнаркома СССР генерал армии Лейба Мехлис, заместитель наркома обороны СССР, член Оргбюро ЦК ВКП(б), фигура всесильная и до конца жизни совершенно неприкасаемая[1].
Подлинный ответ на некую «паузу» лета 1941, пока не началось уже реальное сопротивление гитлеровскому нашествию, был совсем в другом – русский человек «запрягал». Но вовсе не так, как об этом говорит это наше старое присловье. Он выбирал не сторону. Он выбирал правду, он искал её внутри себя самого заново.
У нас в последнее время в освещении первого года войны произошла некоторая системная ошибка. Отнюдь не злостная, нет, она произошла именно из-за непродуманной методологии сбора информации от тех, кто совершенно искренне искал правды и свидетелей тех лет. Суть её в следующем.
Всего 20 лет назад стало можно самостоятельно начать некоторые свободные поиски о том, о чём ранее вежливо предписывалось придерживаться «официальной» точки зрения. Более-менее сносная записывающая аппаратура появляется и того позже. А какая-то симпатия «сверху» к теме войны, а значит и появление интереса к ней у СМИ, появление телезаписей, передач, поездки к живым свидетелям (что стоит денег) – появляется и вовсе ближе к празднованию 60-летия Победы, уже после патологической ельцинской эпохи. Таким образом получилось, что львиная доля свидетельских записей о том моменте начала войны фактически засвидетельствовали чувства и видение событий лишь тех, кто тогда были юношами и подростками. И здесь самые искренние искатели правды о войне наступили на грабли «синдрома очевидца».
Ибо надо трезво понимать, что именно это юное поколение происходившие в стране процессы, прежде всего духовные, понимало хуже всех. От многих детей родители скрывали имена даже собственных родителей – т.е. бабушек и дедушек, их происхождение, чины и родовые корни. Для того, чтобы не подвергать риску детей – те никогда не слышали серьёзных разговоров старших. Да и сами старшие порой, при повсеместных доносах, отнюдь не всегда даже друг другу говорили вслух о том, о чём они думают. Мясорубка 1937-38 годов была слишком наглядна и свежа, чтобы что-то обсуждать, порою даже в семье. К тому же – действительно мало осталось семей, особенно в городах, по которым бы этот каток не проехал. Многие ведь и не знают теперь, что тогда была масса отречений от родителей деток, родители коих сгинули в чёрной дыре НКВД. А бывали и такие случаи, и немало, когда об этом, уже чувствуя разверзающуюся перед собою бездну, родители сами умоляли своих детей, надеясь на то, что хотя бы это сохранит их детям жизнь: с собственной обречённостью – они уже смирились…
Всё это был именно совершенно сознательный государственный террор, под названием геноцид, а вовсе не «некоторые отдельные злоупотребления», как брехали позже некоторые ревнители сталинизма не по разуму.
Старшее поколение, у которого хватало ума, понимало, что то, что оно получило – то уж получило: терпи и делай выводы. Но молодое поколение надо постараться вырастить здоровым, максимально оберегая их от разрушительного стресса, который есть непременный спутник отчаяния. Надо чтобы оно непременно во что-то верило. Верило хотя бы в то (уж если нельзя верить в Бога!), что скоро, в будущем, – всё будет хорошо, всё будет замечательно!..
Вот тот внутренний домашний фон, на котором росла юная поросль 1941-го. Конечно, кто-то из них тоже помнил стук ночью в дверь, воронок по ночам и прощальный взгляд отца. Но выжить у таких прямых потомков «врагов народа» в годы войны было гораздо меньше шансов: система работала как везде, так и в армии, и у таких было гораздо больше шансов оказаться в наиболее «неперспективных» участках фронта…
Так что в качестве свидетелей того, как встретил именно весь народ войну и как к ней отнёсся – дети и юношество, именно по глубине понимания трагизма этого момента, подходят очень мало. Их щадили и берегли – и правильно делали.
Эти дети тогда вообще, как говориться, «погоды не делали», совершенно точно также, как не выражают народного «духа времени» дети такого возраста и сейчас. Старшему поколению, если оно только сохранило человеческий облик, надо в максимальной степени таких своих детей от войны оградить, а оградить в то время можно было только одним способом – самим собой… А потому мы и видим на скупых беззвучных кадрах кинохроники 1941-го очереди пожилых суровых рабочих-добровольцев, наклоняющихся, расписывающихся, и безо всяких эмоций на морщинистом лице принимающих в мозолистые руки трёхлинейку. Они ушли сделать то, что смогли… Вечная им память!
Из всех попыток как-то хотя бы приблизиться к пониманию предвоенного времени, передать нам эти образы – ближе всех (по моему мнению, оговорюсь) оказался Никита Михалков. У него это очень ненавязчиво и именно через попытку передать сам дух времени, на уровне ощущений, а не морализации. Но правда всегда неприятна тем, кто хочет манипулировать толпой, и не позволить народу глубоко задуматься. Вот режиссёр и получил потом ушаты грязи на свою голову.
Конечно, война явно ожидалась, и ни для кого никакой неожиданностью не была и в помине – этим был пропитан воздух. Напротив: из постоянного страха перед её ожиданием – она перешла, наконец, в очевидную неизбежность. Но сказать стоит видимо так: войну-то все ждали – но только не такую!
Нет смысла фантазировать о том, чтобы произошло «если бы…». Важно понять главное: в то время Красная Армия очень тесно ассоциировалась с Советской властью, руководство страны в тот момент – это просто расширенный командный состав Красной Армии. И стремительное сокрушение РККА немцами – неизбежно толкало к мысли о сокрушении и советской власти вообще…
О чём тогда думал русский человек? Была ли у него здесь сама возможность выбирать? И – между чем и чем?..
С одной стороны на его Русской земле расположился самый кровавый режим в мире, публично пообещавший что ещё 3 года – и имя Бога христианского на ней не будет именоваться. То есть: закрыть и уничтожить храмы, все до единого – ему даже мало! С другой стороны, то, что сюда прёт – чем лучше? Что немцы с собой несут, что идёт за ними?
Народ знал, что последние предвоенные годы советская промышленность напряженно работала, поставляя в Германию сырьё и продовольствие, причём больше, чем куда бы то ни было ещё. Что про события «европейской» войны между Германией и «европейскими капиталистами» советский агитпроп писал до 22 июня безо всякого сочувствия, информируя о ней с внешним безразличием, но, по сути, – вполне в издевательском тоне, дескать: «давай-давай!..» А в Красной Армии знали, что ещё недавно, чуть больше года назад, весной 1940, ВВС Франции и Британии даже планировали совместную массированную бомбардировку мест добычи бакинской нефти в СССР, чтобы помочь несчастным финнам в их войне с Советами, которые утюжили тех бомбами и танками, чтобы лишить технику РККА горючего. И спас нас от этого Гитлер своим наступлением, также передав про эту подготовку бомбардировки добытые абвером материалы в Москву… В такой чехарде – есть от чего запутаться: так кто здесь враг, а кто друг?
Ответ на вопрос «почему случилась катастрофа лета 1941?» следует искать вовсе не в анализе действий командования РККА, независимо от того: какими силами и где оно тогда располагало, и талантливым оно было или бездарным?
Главный вопрос того лета, который решался целым народом, был совсем другой: защищать эту власть – или нет? Есть у нас Родина с такой властью в будущем – или нет? Какова, наконец, воля Божия о России (не СССР!!): дальше ей быть наказанной и сгинуть навсегда – или омывшись кровью и слезами покаяния встать, и начать новую жизнь, новый путь к самой себе?
Слишком очевидна связь между тем, как 2 марта 1917 народ предал Царя – и как 22 июня 1941 он осознал, что ему некуда идти: нет у него на земле ни ходатая, ни заступника. Всё это осталось лишь на небе, недаром и война началась в день памяти собора всех Русских Святых. И та расплата, положенная Русским народом в этой войне, это лишь истрезвление от того бредового кошмара, в который он погрузился, поверив сатанинским льстецам в 1917. Вместо рая на земле – на землю пришёл ад, причём именно такой, когда некуда бежать, не к кому: правых нет ни одного.
Жертва Русского народа принесённая им во Второй Мировой Войне, о которой так любят теперь на публике поразсуждать с высокой политической сцены дяди, не нюхавшие не то, что пороху, а даже портянки, представляется в их трактовке, при ближайшем разсмотрении, нелепостью.
Жертва кому и за что? Американскому капиталу, финансировавшему войну? Британии, вечно греющей старческие лапки на европейских войнах? Международному еврейству, нажившему на собственных жертвах в виде своего «голокоста» вечный политический капитал с процентами? Или, наконец, самой гитлеровской Германии, действительно, в своей закрытой верхушке искавшей принесения мистических жертв «космическим силам»? А может всему гуманистическому «миру вообще», которому на русскую кровь плевать по определению? Нет, это было бы слишком пошло…
Но жертва – несомненно была. И это была никакая другая жертва, как жертва искупления за собственные грехи и грехи отцов. Те, кто когда-то не захотел пальцем пошевелить, чтобы спасти собственного пленённого богоборцами Царя, а потом ещё и пошёл за этими злодеями, отдав им на «перевоспитание» даже собственных детей – теперь, для того, чтобы не погибнуть во веки, призывались Богом к последнему ответу. У них ещё оставалась возможность спасти душу: положить её, по слову Христа, «за други своя» – и тем хотя бы получить надежду на спасение. Только Богу ведомо то, в каком состоянии предстали перед ним миллионы русских душ, из тех 28 миллионов, которые сейчас называют «конечной» цифрой наших потерь. Кто-то просил перед смертью «считать себя коммунистом» – но всё же, главное, остался человеком. А ведь именно с этим и боролись все те, кто развязал всю эту бойню и гнал на неё народы.
Александр Махотин,
2012
[1] Писатель Феликс Чуев в своей публикации «Ветер истории», написанной по разсказам из прямых воспоминаний современников и ближайшего окружения Сталина, приводит разговор, в котором Сталин несколько раз повторил: «Это страшный человек, Мехлис. Просите о чём угодно, но с ним я ничего не могу сделать».