Большинство россиян думает, что в свершившемся более 100 лет назад перевороте – всё, в общем и целом, ясно. Есть лишь некоторые второстепенные детали, спор о которых можно оставить историкам и специалистам. А над глубинными смыслами произошедшего – размышляют и вовсе немногие.
Вместе с тем очевидно, что в основном такая внезапная катастрофа, которая не поддаётся самой логике, если учитывать достаточную мощь Российской Империи зимой 1917 г., случившаяся для всех так неожиданно и имевшая такие всемирные, по своим тяжким итогам, последствия – в основном ещё остаётся загадочной и невыясненной. Что произошло, из-за чего, почему – остаётся тайной. Лишь ответы на вопрос «как это было?» – имеются во множестве, но к пониманию причины они не приводят. И прежде всего случившееся тогда – остаётся тайной духовной. На которую ответы найти тяжелее всего. А для многих чёрствых сердец и помрачённых суетою умов – и в принципе невозможно.
Мы, к 100-летию Царской Голгофы, публикуем это чрезвычайно интересное и полезное, на наш взгляд, изследование. Оно касается многих споров, которые в последнее время активно множатся среди интересующихся Царской темой. Причём, что очень радует, автор не погрязает в мелочах, а старается найти ответ именно на главные вопросы в духовном измерении. Дай Бог, чтобы над прочитанным задумались хотя бы некоторые.
Ред.
Отречение Государя Императора от Престола Государства Российского. Что мы, Христиане, можем о нём знать
Есть подлинно.
Акт Отречения.
«Мы не поверили, как не верили с первого слуха ни одному дурному известию, но на следующий день появился в газетах манифест об отречении, изложенный теми простыми и великими словами, которыми умел говорить один Государь» (Татьяна Мельник (рождённая Боткина). Воспоминания о Царской Семье и ея жизни до и после революции. Белград, 1921. с. 30).
Есть законно. Принято в силу исполнения Царём Его личного долга.
Царь не обязан был защищать свою власть над Россией. Это была обязанность всех до единого военных и гражданских чинов, дававших присягу служить ему лично до последней крайности, то есть до смерти. В его же обязанности Царя этот пункт – беречь свою власть и не сходить с престола – не входил. Он имел право отречься в пользу брата ради блага Родины. Беззаконный обман относительно положения в стране, учинённый теми людьми, докладам которых Царь верил, не делает Царя участником обмана.
Царь зафиксировал своё решение на бумаге и пометил эту бумагу временем принятия решения: 15 часов 5 минут 2 марта. Но даже если эта бумага – Акт Отречения – нелегитимна перед буквой законов Российской Империи, даже если и само Отречение не предусмотрено никакими правовыми нормами, оно всё равно законно перед Богом, как совершённое Его Помазанником по законным мотивам, составлявшим предмет Его обещания Богу – благо народа: недопущение внутреннего кровопролития, защита подданных от греховного падения в бунт и братоубийство перед лицом внешнего супостата.
Уверенность, что Его уход – благо, окончательно созрела в Государе после получения телеграмм начальников фронтов.
«В конечном счете фактором, перевесившим в решении царя, стал совет его генералов. Для Николая каждая из этих телеграмм была более значительной, чем дюжина посланий от Родзянко. Они были его товарищами по оружию, его друзьями, его бравыми воинами. Николай любил армию и также искренне любил свою страну. Он заботился о победе в войне больше, чем о своей короне. Начать гражданскую войну, когда русские будут убивать русских, а ненавистные немцы тем временем будут наблюдать это – эта мысль была отрицанием всего, во что он глубоко верил. Если это было мнение его генералов, то высшим актом патриотизма, какой он мог исполнить, было отречение». (Роберт Мэсси. Николай и Александра. Москва, Интерпракс, 1990, с. 355).
Глубокая уверенность в безукоризненной правильности содеянного дышит в записи Дневника Императора на следующий день по Отречении.
«3-го марта. Пятница.
Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилёв. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 1/2 перебрался в дом. Алексеев пришёл с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрёкся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде безпорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».
Царь, как видим, не жалеет о своём поступке и хочет только одного: чтобы не было продолжения безпорядков.
Та же уверенность, что власть, отданная им не врагам России, а патриотам, любящим Родину, хоть и настроенным против него, послужит во благо и доведёт страну до победы, сквозит в другом точном наблюдении Жильяра:
«В семь часов вечера наверху, в детских комнатах, происходит богослужение. Нас всего человек пятнадцать. Я замечаю, что Государь набожно крестится, когда священник поминает Временное правительство» (П. Жильяр. Император Николай II и Его Семья. «Русь». Вена, 1921, с. 172).
Принято единолично.
«Государь сказал: „Я решился. Я отказываюсь от престола“, и перекрестился. Перекрестились генералы» (Ген. С.С. Саввич. Принятие Николаем II решения об отречении. Отречение, с. 198).
«Сегодня я вижу вас в последний раз. Такова воля Божия и следствие моего решения» (Ген. Н.М. Тихменев. Последний приезд Николая II в Могилев. Отречение, с. 211).
«…мне не верилось, что Государь, самый великодушный и честный из всей семьи Романовых, будет осуждён стать невинной жертвой своих родственников и подданных. Но Царь с совершенно спокойным выражением глаз подтвердил всё это, добавив ещё, что «если бы вся Россия на коленях просила его вернуться на престол, он бы никогда не вернулся (А.Танеева (Вырубова). Страницы моей жизни. М., 2016, с. 124).
«И мне казалось, я был тогда даже убеждён, что решение возникло у Государя уже раньше, ещё до получения телеграмм главнокомандующих и настояний Рузского. Оно вероятно мелькнуло в его мыслях впервые, ещё во вторник 28 февраля поздним вечером, когда его осмелились не пропустить в Царское, а потребовали препровождения в Петроград, и начало укрепляться в мучительную ночь с 1 марта на 2, когда утром меня так поразил его измученный вид. Это Решение было принято им, как всегда, единолично, в борьбе с самим с собою, и посвящать в свою душевную Драму других, даже близких, он по складу своей застенчивой, самолюбиво-благородной натуры, вероятно, не только не хотел, но и не мог» (Полк. А.А. Мордвинов. Последние дни Императора. Отречение, с. 121).
Принято по совести и поэтому правомочно.
Отвлеченный от практики и опыта жизни, неподвижный в своей вертикали отвес – совесть – или внутренний Закон Божий – есть основа права.
«Почли МЫ долгом совести» - объяснил Царь Своему народу причину Своего отречения.
«Его Величество спокойно и твёрдо сказал, что он исполняет то, что ему подсказывает его совесть, и он отказывается от престола за себя и за сына, с которым, в виду болезненного состояния, разстаться не может». (Дубенский, Отречение, с.71).
Царь отрекался, уступая не революции, а голосу Своей совести, говорившей что надо отречься в пользу следующего Царя, а самому оставить царство ради умирения своих подданных – патриотов и монархистов. Ради победы своей страны в войне. Из 11 фраз Акта об отречении восемь посвящены войне, фронту и победе над внешним врагом, которого Государь называет «жестоким» и «стремящимся три года поработить нашу Родину». Никакого внутреннего врага Государь в тот час не видел, так как ни Родзянко, ни Рузский, ни Алексеев не были в его сознании врагами. Не были врагами и вышедшие из повиновения части в Петрограде.
Явилось результатом обмана.
Да, Государя обманули.
Да, его предали собственные служилые люди.
Да, он поверил им, они его убедили. По-видимому, Государю в голову не приходило арестовать главного предателя Рузского, в котором он до конца видел верноподданного.
Это пришло в голову флаг-адмиралу Нилову и другим искренне любящим Государя членам Свиты.
«Генерал-адъютант К.Д. Нилов был особенно возбуждён и когда я вошел к нему в купэ, он задыхаясь говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия». (Дубенский, Отречение, с. 61).
Но они не решились на это без воли Царя. Царь же, по приезде во Псков поздно вечером 1 марта, сознательно вызвав к себе Рузского, вёл с ним откровенную беседу, спорил и возражал, доверяя ему при этом переговариваться с Председателем Думы Родзянкой по прямому проводу и не подозревая ни в нём, ни в других генералах измены.
Подлинный – подлый – нрав русского Иуды – генерал-адъютанта А.В. Рузского открылся Государю лишь поздно вечером второго марта. «В дверях Он обратился ко мне со словами: „А Гучков был совершенно приличен в манере себя держать; Я готовился видеть с его стороны совсем другое… А вы заметили поведение Рузского?“ Выражение лица Государя лучше слов показало мне, какое на Него впечатление произвёл Его генерал-адъютант» (С Царем и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II В.Н. Воейкова. М., 1994, с. 141).
При этом правильность принятого решения не вызывала у Царя сомнений.
Не содержит никакого иного смысла и мотивации, кроме открытого Самим Государем в подписанном Им в 15 часов 2 марта 1917 года публичном документе.
Мотивы отречения Императора от престола сводятся к ёмкой фразе арестованной Императрицы, сказанной Пьеру Жильяру в Александровском дворце после приезда Керенского с требованием разлучить Их Величества на время следствия:
«Немного позднее подошла ко мне сильно взволнованная Государыня и сказала:
– Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость после того, что он принёс себя в жертву и отрёкся, чтобы избежать гражданской войны, – как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России». (Жильяр, с. 171).
Явилось политической ошибкой – то есть такой ошибкой, которая ничего не значит пред Богом.
Отречение было ошибочно политически: не достигло ни одной из провозглашённых его инициаторами земных целей и привело к падению тысячелетней Российской Империи, чего никак не хотели те, кто уговаривал Царя отречься.
Царь был обманут людьми, которым он безгранично доверял.
«Слёзы звучали в его голосе, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Он показал мне телеграммы Брусилова, Алексеева и других генералов, членов его семьи, в том числе и Николая Николаевича: все просили Его Величество на коленях, для спасения России, отречься от престола.» (А. Танеева (Вырубова). Страницы моей жизни. М., 2016, с. 124).
Безгрешно перед Богом.
Отречение безгрешно: принято по совести и в резонанс с чувством Царского долга перед Богом, что и составляло предмет клятвы Царя при Священном Мvропомазании и Короновании в 1896 году.
«Я берёг не самодержавную власть, а Россию» - сказал Государь генералу Иванову в ночь на 28 февраля. (Дубенский, с. 53).
«Нет той жертвы, которую я не принёс бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Поэтому я готов отречься от престола в пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего Великого Князя Михаила Александровича. Николай.» (телеграмма Государя Родзянке 2 марта днём).
«К 2 1/2 пришли ответы от всех (главнокомандующих). Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился» (Дневник, 2 марта).
«Почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы» (Акт Отречения).
«Его Императорскому Величеству Михаилу. События последних дней вынудили Меня решиться безповоротно на этот крайний шаг. Прости Меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным Братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь Тебе и Твоей Родине. Ники». (Телеграмма Государя брату Михаилу после Отречения).
По сути это мотивация Святых князей Бориса и Глеба в их отказе от верховной власти чтобы не проливать ради себя самих братской крови.
Для граждан земного Града такая мотивация – безумие.
Для граждан же Небесного Града является приснопамятным примером безошибочного решения в личном предстоянии Богу.
Является причиной смерти Императора и Его Семьи. Отречение Государя – это и есть отложенный на 16 месяцев разстрел.
Добровольное Отречение Государя Императора является главной причиной его насильственной смерти: согласившись отдать власть во избежание смуты и военного поражения России на фронте, он стал подвластен своим врагам, которые не отпустили его, но довели до разстрела.
Через шесть дней после Отречения Царь был вероломно арестован теми, кто только что коленопреклоненно умолял его отречься. Ничем кроме разстрела этот арест не мог окончиться. Перед лицом этого поистине сатанинского предательства, которое и есть убийство Государя, становится несколько безпредметным поиск пресловутого «ритуала». Царь был предан на заклание русскими посреди России и не спасён русскими за полтора года ареста.
Царь остался Царём и после Отречения. Оно не сделало Царя «гражданином Романовым», но оставило в неприкосновенности несмываемое Царское помазание.
Лучше всех это осознавали самые лютые враги. Отрекшийся от командования войском и от государственной власти в стране, Государь оставался до смерти истинным Царем: отцом, молитвенником и Хозяином русских.
«…Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом: – Да, а где царь? – Кончено, - ответил он, - разстрелян. – А семья где? – И семья с ним. – Все? - спросил я, по-видимому, с оттенком удивления. – Все - ответил Свердлов, - а что? Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил. – А кто решал? - спросил я. – Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.» (Л.Д. Троцкий. Дневники и письма. Запись 9 апреля 1935).
Является главной причиной отказа признать святость Царя со стороны мiролюбцев.
Именно отношением к Отречению определяется существующее в Церкви вопреки официальной канонизации разделение на признающих и не признающих святость Царя.
Отказ признать единственной причиной Отречения Христианский порядок в душе Государя, его Христианскую кротость, Христианское доверие к приближенным и Христианскую любовь к подданным – влечёт неизбежный отказ видеть в смерти Государя смерть за Христа. Те, кто говорят: «Не за Христа пострадал Николай Второй» - говорят это, по сути и прежде всего – про событие Отречения – так как Отречение Государя – это и есть его смерть, отложенная на 16 месяцев.
Отказ видеть в Отречении явление этого высочайшего духовного порядка, диктуемого верой во Христа – неизбежно приводит лжехристиан, не имеющих таковой веры, к отказу считать его мучеником за Христа.
Является основным и главным поводом для клеветнического обвинения Государя в «малодушии», «слабодушии» и «трусости» со стороны представителей универсальной земной религии.
Идеологи земной религии коллективного самоспасения на этом свете, то есть религии, противоположной Христианской Вере в индивидуальное, личное спасение конкретной и отдельной от всего мiра души в Вечной жизни за гробом – заменили понимание понятного и открытого – мотивации Отречения, подписанной самим Царём – безумными попытками овладеть историей, дав ей в своём воображении противоположное течение, то есть гностическим бунтом против Бога и первой реальности.
Таковы, к примеру, «Размышления над Февральской революцией» А.И. Солженицына, в которых он безстыдно бредит:
«Вообразим зоркую и решительную власть: как просто и коротко она бы блокировала этот дальний, уже сам собой невыгодно отрезанный болотный пункт, – совсем не надо и посылать в петроградское кипение никаких войск: отсоединить телеграфные линии, на четырёх железных дорогах вынуть по несколько рельсов и на эти места поставить 4 отряда из верных войск – да 444 было таких у Ставки, – и никогда бы жалкие запасники, ещё достаточно и оторвавшись от города, не посмели бы атаковать стреляных, атаковав же – проиграли бы. А чуть-чуть затем изменись положение, стань в Петрограде вместо фунта хлеба – полфунта, затем и четвертушка, – и все эти расхлябанные, необученные да и невооружённые запасные батальоны с такой же лёгкостью отъединились бы от революции, как они к ней присоединились. Верховный Главнокомандующий был вправе объявить вне закона мятежный город в военное время – и быстро бы пересохли глотки у ораторов» – и т.д., и т.п.
Сочинители – фантасты, они дают волю своему, опьяненному жаждой власти, воображению:
«А сам Алексей, несовершеннолетний, и права бы не имел в том году отречься, как легко сделал Михаил. И Родзянке и думскому Комитету не оставалось наотрез ничего другого, как поддерживать наследника. А так как Совет депутатов не был готов к революционной атаке, то монархия бы и сохранилась, в пределах конституционной реформы. Но береженьем столь многобережёного сына Николай толкнул монархию упасть».
Это текст и пьяного и злого: и умопомрачение и клевета. Михаил не имел «права» отречься, ему заповедал Брат.
Государь же поступил правильно, не предав своего сына. И в этом усматривается чёткий нравственный порядок: когда вся страна предала своего Царя, Царь не предал своего сына и не отдал его душу и тело на растерзание ради конституционной монархии.
Вот порядок: он исполнил долг Царя, повелев усмирить бунт. Повеление это подданные не выполнили. Свой царский долг правления людьми Государь далее исполнять не мог, так как никто из подданных не выполнил свой долг присяги, не защитил его, Николая Второго, царскую власть над страной. В таком случае оставался лишь личный христианский, в том числе отцовский – долг, который Государь не намерен был нарушать ради политических расчётов предавших его подданных.
В отличие от множества великих князей русского Средневековья, воевавших с родными и двоюродными братьями ради великого стола для своих сыновей, Государь отдаёт престол не сыну, а брату, совершенно справедливо полагая, что он, наследник не только Василия Тёмного, но и Владимiра Мономаха, Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского, каждый из которых оставил великое княжение не сыну, а – по лествичному праву – брату или племяннику – и имеет безусловное право применить порядок престолонаследия Древней Руси, когда речь идёт о спасении настоящей России от смуты и военного поражения.
Слова Акта отречения говорят о непреклонном решении царя отдать власть брату. Это больше чем приказ: это благословение младшему брату Михаилу и заповедь ему.
Но если и родной и любимый брат отринул благословение старшего брата и ни во что вменил данную ему заповедь, на кого мог разсчитывать русский царь?
Ни на кого – кроме Своей Семьи.
И второго состава Свиты (в Пскове был первый!), чины которой добровольно разделили с Ним арест, ссылку и разстрел. Они его не предали, как и он не предал своего сына, оставив его при Себе.
Богу угодно было предусмотреть и послать именно это и никакое другое, единственное стечение обстоятельств. Всё остальное существовало и существует только в ретроспективной фантазии людей, мыслящих политически, то есть в умах атеистов. Мыслящих понятиями земной силы как самостоятельного земного бога, живущего в их воображении и поэтому позволяющему подобные экстраполяции.
Но этих обстоятельств никогда не существовало в Превечном Совете Божием.
То есть: не было и как «возможности».
Типология клеветы на Царя в связи с Его отречением от Престола.
Враги Государя озвучили три внешне противоположные, но внутренне сходные идеи об Отречении, клеветнические в отношении личности Императора.
Первая: Царь слаб, и поэтому отречение необходимо для спасения России.
Этой идеей были одержимы Гучков, Рузский, Алексеев, Родзянко, Брусилов, Шульгин, Эверт, Непенин, Вел. Кн. Николай Николаевич, Вел. Кн. Кирилл Владимiрович и вся просвещенная и патриотическая Россия образца марта 1917: отрекайтесь! Спасайте монархию и Россию Вашим отречением!
Второй штамп: Царь отрекся, и этим погубил Россию.
Лозунг, исходящий от тех же либерал-патриотов середины ХХ – начала ХХI столетий: как он посмел отречься, изменить нам, изменить клятве, предать нас! и т.д. Те же Шульгины и Родзянки в лице Поспеловских, Кураевых, Зубовых, Солженицыных, Осиповых. А также в лице писателя М.А. Булгакова и – увы! – митрополита Иоанна (Снычева).
«Слабый царь, он предал нас!» (Солженицын, «Размышления над Февральской революцией»).
«– Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно. Никогда. Но всё равно, мы теперь научены горьким опытом и знаем, что спасти Россию может только монархия. Поэтому, если император мёртв, да здравствует император! - Турбин крикнул и поднял стакан.» (М. Булгаков. Дни Турбиных (Белая гвардия). Роман. “CONCORDE”. PARIS, 1927, с. 46)
«– Вы считаете, что он тогда проявил малодушие?
– Да, я так считаю. Допустим, он почувствовал, что потерял доверие народа. Допустим, была измена – измена интеллигенции, измена воинская. Но ты же царь! И если тебе изменяет командующий, отстрани его. Надо являть твёрдость в борьбе за российское государство!
«До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала» - отвечает на это «недопустимо слабый» Царь.
Вообще – так как совесть – от Бога – она никого никогда не обманывает. И она припирает любого присяжного человека не словами – выдумкой: «Но ты же Царь!», а словами – правдой: «но ты же подданный Царя!»
Третий: Отречения не было.
Этот лозунг – приказ новых фантастов-маргиналов, стремительно захватывающих главное течение «исторической мысли»: Царь не отрекался! Отречение – конспирологический трюк, подделка. Столь же антихристианский, столь же гностический, этот последний штамп современного масскульта чудовищнее двух первых по степени разрушения христианского сознания, так как подменяет Царя его виртуальным двойником, созданным в воображении невежд. По происхождению же эта последняя клевета на Царя идентична двум первым: от дьявола, отца лжи. Эти негодяи представляют Государя лгуном, притворщиком, махинатором, политическим актером. Но Николай II им не был.
Как сметь твердить о том, что Отречения «не было», если в душе Царя оно свершилось, если Царь считал, что отрёкся от Престола? Где реальность? В бумагах, которые сгорят? Или в безсмертной душе, подлежащей Суду Божию?
Личная подсудность Отречению – противоядие модернизму и массовой идеологии.
Отречение доныне судит русских.
Каждый русский судим актом Отречения Государя Императора.
На совести одних, обвиняющих Царя в малодушии – грех личной измены Помазаннику Божию. Это мифотворцы, ни разу в первой и реальной действительности не применившие к себе последний призыв своего Государя. Ведь он обращался ко всем русским.
Те же, кто испытывает муку и чувство горькой, тяжкой и непростительной вины перед Царём за свою – в лице собственных отцов – измену, трусость и обман – остаются в своих душах верноподданными этого Царя. Это даёт им иммунитет от заражения политическими мифами и гностической массовой идеологией.
Виновность в Отречении, то есть в революции, распространяется на всех русских кроме самого Царя.
«Убийство легло на совесть и душу всего народа. Виноваты все в той или иной степени: кто прямым мятежом, кто его подготовкой, кто изменой и предательством, кто оправдыванием совершившегося или использованием его в выгоду себе. Убийство Царя-Мученика есть прямое следствие их.
«Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф. 27; 25). Не только на современном поколении, но и на новом, поскольку оно будет воспитано в сочувствии к преступлениям и настроениям, приведшим к Цареубийству.
Лишь полный духовный разрыв с ними, сознание их преступности и греховности и покаяние за себя и своих предков освободят Русь от лежащего на ней греха» (Святитель Иоанн (Максимович), архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский. «Кровь Его на нас». Слово в храме-памятнике Иова Многострадального, 1962).
Портрет Императора Николая Второго. В. Серов.
Для Христианина единственно законной реакцией на память Царя является – горе нам! Мы виноваты. Мы не сберегли Его.
Я виноват. Я в лице моих предков предал. Это моя родня, и я не лучше своих отцов. Он не отрекся бы, если бы не мои предки, такие же, как я! И отрекся, и поступил правильно, так как был тотально окружен такими как я.
Это абсолютно правильное отождествление себя с виновниками-отцами вытекает и из клятвы дому Романовых, подписанной нашими предками от лица всех русских, то есть и от нашего имени. Такое сознание нарушает «права человека» с их верой в «право выбора» и миф об абсолютной свободе личности. Да, наши предки подписались за нас в 1613 году, не спросившись у нас. Да, нас не спрашивали родители, хотим ли мы быть Христианами, когда крестили нас младенцами. Да, Господь не спросил у нас, хотим ли мы быть, и хотим ли быть русскими. Как видим, наши «права» отменены Самим Богом. И остаётся только смириться и принять с благодарностью волю Божию о себе – и вину своих предков признать своею.
Все служилые люди России оказываются соучастниками преступления перед Богом. Все, начиная с Великих князей, Рузского и Алексеева, Родзянки, командующих фронтами, Гучкова, Шульгина (саморазоблачения и самообличения их хорошо известны) – до чинов Свиты, чинов Конвоя, начальников и чинов гвардейских частей, посланных усмирять бунт и остановившихся – до высшего духовенства и духовенства военного, не призвавшего паству не грешить перед Богом, спасти Царя – являются участниками Революции. И в их лице и мы, их потомки, как бывшие в их чреслах, как не отрекшиеся фарисейски от той России и от них, как не лучшие их. Да, это наши предки. Стало быть их грех предательства Помазанника на нас. Кровь его на нас – сказал Святой Иоанн Максимович. И прекрасно объяснил, почему. Или мы от них отрекаемся, чисты от этого предательства и крови. Но тогда мы уже не русские. Упаси Бог!
«Стойте в вере» – говорит Апостол. В вере стоял Государь, в сердце своём непрестанно испытывая перед Богом движения своей души, вызванные докладами пользующихся его доверием подданных – взвешивая доводы подчинённых и непрестанно повергая результаты своих размышлений на Божий Суд в совести своей, о которой он имел дерзновение свидетельствовать, что она никогда его не обманывала.
Кем же в таком случае оказываются обвинители Государя в слабости, вменяя в слабость Государю его Христианскую веру?
Он поступал именно как Самодержавный Царь, совершенно сложив с себя всякую деятельность и активизм, всякий политический анализ. Доверившись только Богу и верности своих клевретов. Не самим слугам доверяя, не «веря в людей», но только их верности доверяя, то есть их вере в Бога, Богом же данной.
Служения Помазаннику Бога требовала присяга, причём служения прямого, перед Богом, не спрашивая у самого Царя, спасать ли его или не спасать. Так у священника или у родителей не спрашивают: блудить ли или не блудить, воровать или не воровать. Это прямая власть Божия, власть Его Заповеди над любым крещёным. Подчинение ей – признак правового сознания доброй и верующей души.
Но А.И. Солженицын и Митрополит Иоанн настаивают на ином выходе для верующих: посмотреть на дело политически. «Надо являть твёрдость в борьбе за Российское государство».
Не твёрдость в вере, а твёрдость в борьбе. Сделать верой политику.
Для модерниста то, что в душе перед Богом – несущественно, факультативно. Существенно, духовно – лишь то, что «влияет» на мiр. Само влияет, как будто Бога нет.
И если обвинить Царя в малодушии перед мiром, то результатом такого обвинения будет оправдание перед Богом не исполнивших своего долга подданных Государя. Это оправдание неизбежно происходит в душе, где мiр и Бог нераздельны.
Тогда уже виновным перед Богом делается не тот, кто виновен перед совестью, а тот кто обвинён мiром в поражении, неуспехе, в ком мiр нашёл вину своих неудач. Виновен в таком случае Царь. Ведь решение принял он и только он. Предавшие Царя оправданы как невиновные перед «волей обстоятельств», перед «условиями», в которые их поставил Бог.
И это – причина их яростного неприятия канонизации как «ошибки» Церкви.
Но важно то, что потомки русских людей – предателей делаются в этом случае невиновными. Полное самооправдание – и от предков не отрекаться, и вину их перед Богом не признавать.
Это историческое самооправдание как нельзя больше соответствует ортодоксии новой религии с её заменой веры в Догмат Искупления верой в земное самоспасение. То есть – спасение для вечной жизни человечества на земле через земную политику, социальную деятельность, гностическое образование, пропаганду «духовных ценностей», борьбу с неравенством, дискриминацией меньшинств и загрязнением планеты, ставшими новыми религиозными догматами. Религия, заменившая в душах современных христиан неотмiрную религию Искупления, или Оправдания Божественного.
Эта религия с удобством опирается на идеологему «элитно-массового» сознания: лучшие люди находятся в России сейчас, таких людей тогда не было, это я и те, в кого я верю, это люди настоящего Возрождения. Вопрос о личной преданности памяти последнего законного русского Монарха и личной верноподданности ему, вопрос о духовно-нравственной ответственности за предков, которые не уберегли Помазанника Божия от совершенного им акта Отречения, – этот вопрос не может встать в уме «элитно-массового» человека, так как этот вопрос ставит его перед Богом и принудительно вытрезвляет от опьянения «обладания смыслом» земной истории, того опьянения, в котором находится правый модернист. И в этом патологическом сознании Государю Императору Всероссийскому и Помазаннику Божию, Святому Царю-Мученику Николаю Второму – нет места. Это второе убийство Царя. Как Ленин и коммунисты, они оправдывают своё убийство клеветой.
Как современные иудеи «возрождают» разрушенный за Богоубийство Иерусалим, не желая признавать вину своих отцов в богоубийстве, так и они «возрождают» самодержавную Россию, не желая признавать своей вину в лице своих предков в предательстве последнего Богом данного Самодержца.
Он не хотел отрекаться? До второго марта – не хотел.
Царя обманули, перехитрили? Но это означает только «горе нам!», а не «горе ему!»
Отречение Царя является образом Христианского противостояния массовому безстыдству в заботе о своей собственной душе.
Царь дал нам прекрасный и приснопамятный пример противостояния безстыдству. Он не вступил в патологический диалог с опьянённой радостью и восторгом страной.
«Значение того, что произошло в ночь на 2 марта на железнодорожном вокзале Пскова, безмерно и выходит за пределы понимания участников драмы», - справедливо пишет в 1960-х годах эмигрантский историк Катков в своем англоязычном изследовании. При этом «явная невозмутимость, с которой царь принял навязанное ему отречение, показалась противоестественной даже его доброжелателям». «Спокойная уверенность, которую демонстрировал Николай II после отречения, озадачивает больше всего», - пишет этот западный историк революции. «Эти ресурсы русский царь черпал в убеждении, что все его решения принимались с чистой совестью». «Убеждения царя опирались на веру, что его душа, находящаяся в руках Господа Бога, чиста» - делает окончательный критический вывод этот светский изследователь (Георгий Катков. Февральская революция. Пер. с англ., М, Центрполиграф, 2006, с. 369, 378-379).
Верующий Царь дал возможность протрезветь своим неверующим подданным, уйдя из дому – и не хлопнув при этом дверью. Но подданные не воспользовались этой милостью – у них было полтора Богом данных года до разстрела Царской Семьи – и они не устыдились своего опьянения революцией и не умолили Помазанника Божия вернуться на трон.
В лице хулителей Царя Николая Второго мы сталкиваемся с тем же тотальным политическим безстыдством, с атеизмом, для которого не существует практического и безкорыстного подчинения Истине.
Государь, пожелав остаться частным человеком ради спасения своей души, не пожелав ценой насилия над своей совестью «скручивать в бараний рог» возставшую против него в восторженном энтузиазме страну, – поступил по-Христиански.
Всё Евангелие учит нас этому духовному эгоизму.
Спасение собственной души выше всех социальных и государственных целей. «Кая польза человеку, аще мiр весь приобрящет, душу же свою отщетит?» (Мф. 16; 26).
Государю не виделось никакой пользы в развязывании и возможной победе в гражданской войне русских с русскими за Его особу – так как ценой этой победы он видел гибель своей души, преступившей через совесть во Христе. Он выбрал чистоту совести как залог личного спасения.
И как залог милости Божией для его страны, за которую он, как Иов, не поддавшийся ни на какие искушения, принял власть ходатайствовать перед Богом.
Большинство россиян думает, что в свершившемся более 100 лет назад перевороте – всё, в общем и целом, ясно. Есть лишь некоторые второстепенные детали, спор о которых можно оставить историкам и специалистам. А над глубинными смыслами произошедшего – размышляют и вовсе немногие.
Вместе с тем очевидно, что в основном такая внезапная катастрофа, которая не поддаётся самой логике, если учитывать достаточную мощь Российской Империи зимой 1917 г., случившаяся для всех так неожиданно и имевшая такие всемирные, по своим тяжким итогам, последствия – в основном ещё остаётся загадочной и невыясненной. Что произошло, из-за чего, почему – остаётся тайной. Лишь ответы на вопрос «как это было?» – имеются во множестве, но к пониманию причины они не приводят. И прежде всего случившееся тогда – остаётся тайной духовной. На которую ответы найти тяжелее всего. А для многих чёрствых сердец и помрачённых суетою умов – и в принципе невозможно.
Мы, к 100-летию Царской Голгофы, публикуем это чрезвычайно интересное и полезное, на наш взгляд, изследование. Оно касается многих споров, которые в последнее время активно множатся среди интересующихся Царской темой. Причём, что очень радует, автор не погрязает в мелочах, а старается найти ответ именно на главные вопросы в духовном измерении. Дай Бог, чтобы над прочитанным задумались хотя бы некоторые.
Ред.
Отречение Государя Императора от Престола Государства Российского. Что мы, Христиане, можем о нём знать
Акт Отречения.
«Мы не поверили, как не верили с первого слуха ни одному дурному известию, но на следующий день появился в газетах манифест об отречении, изложенный теми простыми и великими словами, которыми умел говорить один Государь» (Татьяна Мельник (рождённая Боткина). Воспоминания о Царской Семье и ея жизни до и после революции. Белград, 1921. с. 30).
Царь не обязан был защищать свою власть над Россией. Это была обязанность всех до единого военных и гражданских чинов, дававших присягу служить ему лично до последней крайности, то есть до смерти. В его же обязанности Царя этот пункт – беречь свою власть и не сходить с престола – не входил. Он имел право отречься в пользу брата ради блага Родины. Беззаконный обман относительно положения в стране, учинённый теми людьми, докладам которых Царь верил, не делает Царя участником обмана.
Царь зафиксировал своё решение на бумаге и пометил эту бумагу временем принятия решения: 15 часов 5 минут 2 марта. Но даже если эта бумага – Акт Отречения – нелегитимна перед буквой законов Российской Империи, даже если и само Отречение не предусмотрено никакими правовыми нормами, оно всё равно законно перед Богом, как совершённое Его Помазанником по законным мотивам, составлявшим предмет Его обещания Богу – благо народа: недопущение внутреннего кровопролития, защита подданных от греховного падения в бунт и братоубийство перед лицом внешнего супостата.
Уверенность, что Его уход – благо, окончательно созрела в Государе после получения телеграмм начальников фронтов.
«В конечном счете фактором, перевесившим в решении царя, стал совет его генералов. Для Николая каждая из этих телеграмм была более значительной, чем дюжина посланий от Родзянко. Они были его товарищами по оружию, его друзьями, его бравыми воинами. Николай любил армию и также искренне любил свою страну. Он заботился о победе в войне больше, чем о своей короне. Начать гражданскую войну, когда русские будут убивать русских, а ненавистные немцы тем временем будут наблюдать это – эта мысль была отрицанием всего, во что он глубоко верил. Если это было мнение его генералов, то высшим актом патриотизма, какой он мог исполнить, было отречение». (Роберт Мэсси. Николай и Александра. Москва, Интерпракс, 1990, с. 355).
Глубокая уверенность в безукоризненной правильности содеянного дышит в записи Дневника Императора на следующий день по Отречении.
«3-го марта. Пятница.
Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилёв. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 1/2 перебрался в дом. Алексеев пришёл с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрёкся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде безпорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».
Царь, как видим, не жалеет о своём поступке и хочет только одного: чтобы не было продолжения безпорядков.
Та же уверенность, что власть, отданная им не врагам России, а патриотам, любящим Родину, хоть и настроенным против него, послужит во благо и доведёт страну до победы, сквозит в другом точном наблюдении Жильяра:
«В семь часов вечера наверху, в детских комнатах, происходит богослужение. Нас всего человек пятнадцать. Я замечаю, что Государь набожно крестится, когда священник поминает Временное правительство» (П. Жильяр. Император Николай II и Его Семья. «Русь». Вена, 1921, с. 172).
«Государь сказал: „Я решился. Я отказываюсь от престола“, и перекрестился. Перекрестились генералы» (Ген. С.С. Саввич. Принятие Николаем II решения об отречении. Отречение, с. 198).
«Сегодня я вижу вас в последний раз. Такова воля Божия и следствие моего решения» (Ген. Н.М. Тихменев. Последний приезд Николая II в Могилев. Отречение, с. 211).
«…мне не верилось, что Государь, самый великодушный и честный из всей семьи Романовых, будет осуждён стать невинной жертвой своих родственников и подданных. Но Царь с совершенно спокойным выражением глаз подтвердил всё это, добавив ещё, что «если бы вся Россия на коленях просила его вернуться на престол, он бы никогда не вернулся (А.Танеева (Вырубова). Страницы моей жизни. М., 2016, с. 124).
«И мне казалось, я был тогда даже убеждён, что решение возникло у Государя уже раньше, ещё до получения телеграмм главнокомандующих и настояний Рузского. Оно вероятно мелькнуло в его мыслях впервые, ещё во вторник 28 февраля поздним вечером, когда его осмелились не пропустить в Царское, а потребовали препровождения в Петроград, и начало укрепляться в мучительную ночь с 1 марта на 2, когда утром меня так поразил его измученный вид. Это Решение было принято им, как всегда, единолично, в борьбе с самим с собою, и посвящать в свою душевную Драму других, даже близких, он по складу своей застенчивой, самолюбиво-благородной натуры, вероятно, не только не хотел, но и не мог» (Полк. А.А. Мордвинов. Последние дни Императора. Отречение, с. 121).
Отвлеченный от практики и опыта жизни, неподвижный в своей вертикали отвес – совесть – или внутренний Закон Божий – есть основа права.
«Почли МЫ долгом совести» - объяснил Царь Своему народу причину Своего отречения.
«Его Величество спокойно и твёрдо сказал, что он исполняет то, что ему подсказывает его совесть, и он отказывается от престола за себя и за сына, с которым, в виду болезненного состояния, разстаться не может». (Дубенский, Отречение, с.71).
Царь отрекался, уступая не революции, а голосу Своей совести, говорившей что надо отречься в пользу следующего Царя, а самому оставить царство ради умирения своих подданных – патриотов и монархистов. Ради победы своей страны в войне. Из 11 фраз Акта об отречении восемь посвящены войне, фронту и победе над внешним врагом, которого Государь называет «жестоким» и «стремящимся три года поработить нашу Родину». Никакого внутреннего врага Государь в тот час не видел, так как ни Родзянко, ни Рузский, ни Алексеев не были в его сознании врагами. Не были врагами и вышедшие из повиновения части в Петрограде.
Да, Государя обманули.
Да, его предали собственные служилые люди.
Да, он поверил им, они его убедили. По-видимому, Государю в голову не приходило арестовать главного предателя Рузского, в котором он до конца видел верноподданного.
Это пришло в голову флаг-адмиралу Нилову и другим искренне любящим Государя членам Свиты.
«Генерал-адъютант К.Д. Нилов был особенно возбуждён и когда я вошел к нему в купэ, он задыхаясь говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия». (Дубенский, Отречение, с. 61).
Но они не решились на это без воли Царя. Царь же, по приезде во Псков поздно вечером 1 марта, сознательно вызвав к себе Рузского, вёл с ним откровенную беседу, спорил и возражал, доверяя ему при этом переговариваться с Председателем Думы Родзянкой по прямому проводу и не подозревая ни в нём, ни в других генералах измены.
Подлинный – подлый – нрав русского Иуды – генерал-адъютанта А.В. Рузского открылся Государю лишь поздно вечером второго марта. «В дверях Он обратился ко мне со словами: „А Гучков был совершенно приличен в манере себя держать; Я готовился видеть с его стороны совсем другое… А вы заметили поведение Рузского?“ Выражение лица Государя лучше слов показало мне, какое на Него впечатление произвёл Его генерал-адъютант» (С Царем и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II В.Н. Воейкова. М., 1994, с. 141).
При этом правильность принятого решения не вызывала у Царя сомнений.
Мотивы отречения Императора от престола сводятся к ёмкой фразе арестованной Императрицы, сказанной Пьеру Жильяру в Александровском дворце после приезда Керенского с требованием разлучить Их Величества на время следствия:
«Немного позднее подошла ко мне сильно взволнованная Государыня и сказала:
– Поступать так с Государем, сделать ему эту гадость после того, что он принёс себя в жертву и отрёкся, чтобы избежать гражданской войны, – как это низко, как это мелочно! Государь не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России». (Жильяр, с. 171).
Отречение было ошибочно политически: не достигло ни одной из провозглашённых его инициаторами земных целей и привело к падению тысячелетней Российской Империи, чего никак не хотели те, кто уговаривал Царя отречься.
Царь был обманут людьми, которым он безгранично доверял.
«Слёзы звучали в его голосе, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Он показал мне телеграммы Брусилова, Алексеева и других генералов, членов его семьи, в том числе и Николая Николаевича: все просили Его Величество на коленях, для спасения России, отречься от престола.» (А. Танеева (Вырубова). Страницы моей жизни. М., 2016, с. 124).
Отречение безгрешно: принято по совести и в резонанс с чувством Царского долга перед Богом, что и составляло предмет клятвы Царя при Священном Мvропомазании и Короновании в 1896 году.
«Я берёг не самодержавную власть, а Россию» - сказал Государь генералу Иванову в ночь на 28 февраля. (Дубенский, с. 53).
«Нет той жертвы, которую я не принёс бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Поэтому я готов отречься от престола в пользу моего сына с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего Великого Князя Михаила Александровича. Николай.» (телеграмма Государя Родзянке 2 марта днём).
«К 2 1/2 пришли ответы от всех (главнокомандующих). Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился» (Дневник, 2 марта).
«Почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы» (Акт Отречения).
«Его Императорскому Величеству Михаилу. События последних дней вынудили Меня решиться безповоротно на этот крайний шаг. Прости Меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным Братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь Тебе и Твоей Родине. Ники». (Телеграмма Государя брату Михаилу после Отречения).
По сути это мотивация Святых князей Бориса и Глеба в их отказе от верховной власти чтобы не проливать ради себя самих братской крови.
Для граждан земного Града такая мотивация – безумие.
Для граждан же Небесного Града является приснопамятным примером безошибочного решения в личном предстоянии Богу.
Добровольное Отречение Государя Императора является главной причиной его насильственной смерти: согласившись отдать власть во избежание смуты и военного поражения России на фронте, он стал подвластен своим врагам, которые не отпустили его, но довели до разстрела.
Через шесть дней после Отречения Царь был вероломно арестован теми, кто только что коленопреклоненно умолял его отречься. Ничем кроме разстрела этот арест не мог окончиться. Перед лицом этого поистине сатанинского предательства, которое и есть убийство Государя, становится несколько безпредметным поиск пресловутого «ритуала». Царь был предан на заклание русскими посреди России и не спасён русскими за полтора года ареста.
Лучше всех это осознавали самые лютые враги. Отрекшийся от командования войском и от государственной власти в стране, Государь оставался до смерти истинным Царем: отцом, молитвенником и Хозяином русских.
«…Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
– Да, а где царь?
– Кончено, - ответил он, - разстрелян.
– А семья где?
– И семья с ним.
– Все? - спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
– Все - ответил Свердлов, - а что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
– А кто решал? - спросил я.
– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.» (Л.Д. Троцкий. Дневники и письма. Запись 9 апреля 1935).
Именно отношением к Отречению определяется существующее в Церкви вопреки официальной канонизации разделение на признающих и не признающих святость Царя.
Отказ признать единственной причиной Отречения Христианский порядок в душе Государя, его Христианскую кротость, Христианское доверие к приближенным и Христианскую любовь к подданным – влечёт неизбежный отказ видеть в смерти Государя смерть за Христа. Те, кто говорят: «Не за Христа пострадал Николай Второй» - говорят это, по сути и прежде всего – про событие Отречения – так как Отречение Государя – это и есть его смерть, отложенная на 16 месяцев.
Отказ видеть в Отречении явление этого высочайшего духовного порядка, диктуемого верой во Христа – неизбежно приводит лжехристиан, не имеющих таковой веры, к отказу считать его мучеником за Христа.
Революционное опьянение масс. (Репин. Манифестация.)
Идеологи земной религии коллективного самоспасения на этом свете, то есть религии, противоположной Христианской Вере в индивидуальное, личное спасение конкретной и отдельной от всего мiра души в Вечной жизни за гробом – заменили понимание понятного и открытого – мотивации Отречения, подписанной самим Царём – безумными попытками овладеть историей, дав ей в своём воображении противоположное течение, то есть гностическим бунтом против Бога и первой реальности.
Таковы, к примеру, «Размышления над Февральской революцией» А.И. Солженицына, в которых он безстыдно бредит:
«Вообразим зоркую и решительную власть: как просто и коротко она бы блокировала этот дальний, уже сам собой невыгодно отрезанный болотный пункт, – совсем не надо и посылать в петроградское кипение никаких войск: отсоединить телеграфные линии, на четырёх железных дорогах вынуть по несколько рельсов и на эти места поставить 4 отряда из верных войск – да 444 было таких у Ставки, – и никогда бы жалкие запасники, ещё достаточно и оторвавшись от города, не посмели бы атаковать стреляных, атаковав же – проиграли бы. А чуть-чуть затем изменись положение, стань в Петрограде вместо фунта хлеба – полфунта, затем и четвертушка, – и все эти расхлябанные, необученные да и невооружённые запасные батальоны с такой же лёгкостью отъединились бы от революции, как они к ней присоединились. Верховный Главнокомандующий был вправе объявить вне закона мятежный город в военное время – и быстро бы пересохли глотки у ораторов» – и т.д., и т.п.
Сочинители – фантасты, они дают волю своему, опьяненному жаждой власти, воображению:
«А сам Алексей, несовершеннолетний, и права бы не имел в том году отречься, как легко сделал Михаил. И Родзянке и думскому Комитету не оставалось наотрез ничего другого, как поддерживать наследника. А так как Совет депутатов не был готов к революционной атаке, то монархия бы и сохранилась, в пределах конституционной реформы. Но береженьем столь многобережёного сына Николай толкнул монархию упасть».
Это текст и пьяного и злого: и умопомрачение и клевета. Михаил не имел «права» отречься, ему заповедал Брат.
Государь же поступил правильно, не предав своего сына. И в этом усматривается чёткий нравственный порядок: когда вся страна предала своего Царя, Царь не предал своего сына и не отдал его душу и тело на растерзание ради конституционной монархии.
Вот порядок: он исполнил долг Царя, повелев усмирить бунт. Повеление это подданные не выполнили. Свой царский долг правления людьми Государь далее исполнять не мог, так как никто из подданных не выполнил свой долг присяги, не защитил его, Николая Второго, царскую власть над страной. В таком случае оставался лишь личный христианский, в том числе отцовский – долг, который Государь не намерен был нарушать ради политических расчётов предавших его подданных.
В отличие от множества великих князей русского Средневековья, воевавших с родными и двоюродными братьями ради великого стола для своих сыновей, Государь отдаёт престол не сыну, а брату, совершенно справедливо полагая, что он, наследник не только Василия Тёмного, но и Владимiра Мономаха, Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского, каждый из которых оставил великое княжение не сыну, а – по лествичному праву – брату или племяннику – и имеет безусловное право применить порядок престолонаследия Древней Руси, когда речь идёт о спасении настоящей России от смуты и военного поражения.
Слова Акта отречения говорят о непреклонном решении царя отдать власть брату. Это больше чем приказ: это благословение младшему брату Михаилу и заповедь ему.
Но если и родной и любимый брат отринул благословение старшего брата и ни во что вменил данную ему заповедь, на кого мог разсчитывать русский царь?
Ни на кого – кроме Своей Семьи.
И второго состава Свиты (в Пскове был первый!), чины которой добровольно разделили с Ним арест, ссылку и разстрел. Они его не предали, как и он не предал своего сына, оставив его при Себе.
Богу угодно было предусмотреть и послать именно это и никакое другое, единственное стечение обстоятельств. Всё остальное существовало и существует только в ретроспективной фантазии людей, мыслящих политически, то есть в умах атеистов. Мыслящих понятиями земной силы как самостоятельного земного бога, живущего в их воображении и поэтому позволяющему подобные экстраполяции.
Но этих обстоятельств никогда не существовало в Превечном Совете Божием.
То есть: не было и как «возможности».
Враги Государя озвучили три внешне противоположные, но внутренне сходные идеи об Отречении, клеветнические в отношении личности Императора.
Первая: Царь слаб, и поэтому отречение необходимо для спасения России.
Этой идеей были одержимы Гучков, Рузский, Алексеев, Родзянко, Брусилов, Шульгин, Эверт, Непенин, Вел. Кн. Николай Николаевич, Вел. Кн. Кирилл Владимiрович и вся просвещенная и патриотическая Россия образца марта 1917: отрекайтесь! Спасайте монархию и Россию Вашим отречением!
Второй штамп: Царь отрекся, и этим погубил Россию.
Лозунг, исходящий от тех же либерал-патриотов середины ХХ – начала ХХI столетий: как он посмел отречься, изменить нам, изменить клятве, предать нас! и т.д. Те же Шульгины и Родзянки в лице Поспеловских, Кураевых, Зубовых, Солженицыных, Осиповых. А также в лице писателя М.А. Булгакова и – увы! – митрополита Иоанна (Снычева).
«Слабый царь, он предал нас!» (Солженицын, «Размышления над Февральской революцией»).
«– Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно. Никогда. Но всё равно, мы теперь научены горьким опытом и знаем, что спасти Россию может только монархия. Поэтому, если император мёртв, да здравствует император! - Турбин крикнул и поднял стакан.» (М. Булгаков. Дни Турбиных (Белая гвардия). Роман. “CONCORDE”. PARIS, 1927, с. 46)
«– Вы считаете, что он тогда проявил малодушие?
– Да, я так считаю. Допустим, он почувствовал, что потерял доверие народа. Допустим, была измена – измена интеллигенции, измена воинская. Но ты же царь! И если тебе изменяет командующий, отстрани его. Надо являть твёрдость в борьбе за российское государство!
– Да, это, конечно, была слабость.
– Недопустимая слабость.» (Иоанн (Снычев), митр. «Русь соборная. Очерки христианской государственности.» - СПб.: Царское дело, 1995. - с. 214-215. - 249 с.).
«До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала» - отвечает на это «недопустимо слабый» Царь.
Вообще – так как совесть – от Бога – она никого никогда не обманывает. И она припирает любого присяжного человека не словами – выдумкой: «Но ты же Царь!», а словами – правдой: «но ты же подданный Царя!»
Третий: Отречения не было.
Этот лозунг – приказ новых фантастов-маргиналов, стремительно захватывающих главное течение «исторической мысли»: Царь не отрекался! Отречение – конспирологический трюк, подделка. Столь же антихристианский, столь же гностический, этот последний штамп современного масскульта чудовищнее двух первых по степени разрушения христианского сознания, так как подменяет Царя его виртуальным двойником, созданным в воображении невежд. По происхождению же эта последняя клевета на Царя идентична двум первым: от дьявола, отца лжи. Эти негодяи представляют Государя лгуном, притворщиком, махинатором, политическим актером. Но Николай II им не был.
Как сметь твердить о том, что Отречения «не было», если в душе Царя оно свершилось, если Царь считал, что отрёкся от Престола? Где реальность? В бумагах, которые сгорят? Или в безсмертной душе, подлежащей Суду Божию?
Отречение доныне судит русских.
Каждый русский судим актом Отречения Государя Императора.
На совести одних, обвиняющих Царя в малодушии – грех личной измены Помазаннику Божию. Это мифотворцы, ни разу в первой и реальной действительности не применившие к себе последний призыв своего Государя. Ведь он обращался ко всем русским.
Те же, кто испытывает муку и чувство горькой, тяжкой и непростительной вины перед Царём за свою – в лице собственных отцов – измену, трусость и обман – остаются в своих душах верноподданными этого Царя. Это даёт им иммунитет от заражения политическими мифами и гностической массовой идеологией.
«Убийство легло на совесть и душу всего народа. Виноваты все в той или иной степени: кто прямым мятежом, кто его подготовкой, кто изменой и предательством, кто оправдыванием совершившегося или использованием его в выгоду себе. Убийство Царя-Мученика есть прямое следствие их.
«Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф. 27; 25). Не только на современном поколении, но и на новом, поскольку оно будет воспитано в сочувствии к преступлениям и настроениям, приведшим к Цареубийству.
Лишь полный духовный разрыв с ними, сознание их преступности и греховности и покаяние за себя и своих предков освободят Русь от лежащего на ней греха» (Святитель Иоанн (Максимович), архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский. «Кровь Его на нас». Слово в храме-памятнике Иова Многострадального, 1962).
Портрет Императора Николая Второго. В. Серов.
Для Христианина единственно законной реакцией на память Царя является – горе нам! Мы виноваты. Мы не сберегли Его.
Я виноват. Я в лице моих предков предал. Это моя родня, и я не лучше своих отцов. Он не отрекся бы, если бы не мои предки, такие же, как я! И отрекся, и поступил правильно, так как был тотально окружен такими как я.
Это абсолютно правильное отождествление себя с виновниками-отцами вытекает и из клятвы дому Романовых, подписанной нашими предками от лица всех русских, то есть и от нашего имени. Такое сознание нарушает «права человека» с их верой в «право выбора» и миф об абсолютной свободе личности. Да, наши предки подписались за нас в 1613 году, не спросившись у нас. Да, нас не спрашивали родители, хотим ли мы быть Христианами, когда крестили нас младенцами. Да, Господь не спросил у нас, хотим ли мы быть, и хотим ли быть русскими. Как видим, наши «права» отменены Самим Богом. И остаётся только смириться и принять с благодарностью волю Божию о себе – и вину своих предков признать своею.
Все служилые люди России оказываются соучастниками преступления перед Богом. Все, начиная с Великих князей, Рузского и Алексеева, Родзянки, командующих фронтами, Гучкова, Шульгина (саморазоблачения и самообличения их хорошо известны) – до чинов Свиты, чинов Конвоя, начальников и чинов гвардейских частей, посланных усмирять бунт и остановившихся – до высшего духовенства и духовенства военного, не призвавшего паству не грешить перед Богом, спасти Царя – являются участниками Революции. И в их лице и мы, их потомки, как бывшие в их чреслах, как не отрекшиеся фарисейски от той России и от них, как не лучшие их. Да, это наши предки. Стало быть их грех предательства Помазанника на нас. Кровь его на нас – сказал Святой Иоанн Максимович. И прекрасно объяснил, почему. Или мы от них отрекаемся, чисты от этого предательства и крови. Но тогда мы уже не русские. Упаси Бог!
«Стойте в вере» – говорит Апостол. В вере стоял Государь, в сердце своём непрестанно испытывая перед Богом движения своей души, вызванные докладами пользующихся его доверием подданных – взвешивая доводы подчинённых и непрестанно повергая результаты своих размышлений на Божий Суд в совести своей, о которой он имел дерзновение свидетельствовать, что она никогда его не обманывала.
Кем же в таком случае оказываются обвинители Государя в слабости, вменяя в слабость Государю его Христианскую веру?
Он поступал именно как Самодержавный Царь, совершенно сложив с себя всякую деятельность и активизм, всякий политический анализ. Доверившись только Богу и верности своих клевретов. Не самим слугам доверяя, не «веря в людей», но только их верности доверяя, то есть их вере в Бога, Богом же данной.
Служения Помазаннику Бога требовала присяга, причём служения прямого, перед Богом, не спрашивая у самого Царя, спасать ли его или не спасать. Так у священника или у родителей не спрашивают: блудить ли или не блудить, воровать или не воровать. Это прямая власть Божия, власть Его Заповеди над любым крещёным. Подчинение ей – признак правового сознания доброй и верующей души.
Но А.И. Солженицын и Митрополит Иоанн настаивают на ином выходе для верующих: посмотреть на дело политически. «Надо являть твёрдость в борьбе за Российское государство».
Не твёрдость в вере, а твёрдость в борьбе. Сделать верой политику.
Для модерниста то, что в душе перед Богом – несущественно, факультативно. Существенно, духовно – лишь то, что «влияет» на мiр. Само влияет, как будто Бога нет.
И если обвинить Царя в малодушии перед мiром, то результатом такого обвинения будет оправдание перед Богом не исполнивших своего долга подданных Государя. Это оправдание неизбежно происходит в душе, где мiр и Бог нераздельны.
Тогда уже виновным перед Богом делается не тот, кто виновен перед совестью, а тот кто обвинён мiром в поражении, неуспехе, в ком мiр нашёл вину своих неудач. Виновен в таком случае Царь. Ведь решение принял он и только он. Предавшие Царя оправданы как невиновные перед «волей обстоятельств», перед «условиями», в которые их поставил Бог.
И это – причина их яростного неприятия канонизации как «ошибки» Церкви.
Но важно то, что потомки русских людей – предателей делаются в этом случае невиновными. Полное самооправдание – и от предков не отрекаться, и вину их перед Богом не признавать.
Это историческое самооправдание как нельзя больше соответствует ортодоксии новой религии с её заменой веры в Догмат Искупления верой в земное самоспасение. То есть – спасение для вечной жизни человечества на земле через земную политику, социальную деятельность, гностическое образование, пропаганду «духовных ценностей», борьбу с неравенством, дискриминацией меньшинств и загрязнением планеты, ставшими новыми религиозными догматами. Религия, заменившая в душах современных христиан неотмiрную религию Искупления, или Оправдания Божественного.
Эта религия с удобством опирается на идеологему «элитно-массового» сознания: лучшие люди находятся в России сейчас, таких людей тогда не было, это я и те, в кого я верю, это люди настоящего Возрождения. Вопрос о личной преданности памяти последнего законного русского Монарха и личной верноподданности ему, вопрос о духовно-нравственной ответственности за предков, которые не уберегли Помазанника Божия от совершенного им акта Отречения, – этот вопрос не может встать в уме «элитно-массового» человека, так как этот вопрос ставит его перед Богом и принудительно вытрезвляет от опьянения «обладания смыслом» земной истории, того опьянения, в котором находится правый модернист. И в этом патологическом сознании Государю Императору Всероссийскому и Помазаннику Божию, Святому Царю-Мученику Николаю Второму – нет места. Это второе убийство Царя. Как Ленин и коммунисты, они оправдывают своё убийство клеветой.
Как современные иудеи «возрождают» разрушенный за Богоубийство Иерусалим, не желая признавать вину своих отцов в богоубийстве, так и они «возрождают» самодержавную Россию, не желая признавать своей вину в лице своих предков в предательстве последнего Богом данного Самодержца.
Он не хотел отрекаться? До второго марта – не хотел.
Царя обманули, перехитрили? Но это означает только «горе нам!», а не «горе ему!»
Царь дал нам прекрасный и приснопамятный пример противостояния безстыдству. Он не вступил в патологический диалог с опьянённой радостью и восторгом страной.
«Значение того, что произошло в ночь на 2 марта на железнодорожном вокзале Пскова, безмерно и выходит за пределы понимания участников драмы», - справедливо пишет в 1960-х годах эмигрантский историк Катков в своем англоязычном изследовании. При этом «явная невозмутимость, с которой царь принял навязанное ему отречение, показалась противоестественной даже его доброжелателям». «Спокойная уверенность, которую демонстрировал Николай II после отречения, озадачивает больше всего», - пишет этот западный историк революции. «Эти ресурсы русский царь черпал в убеждении, что все его решения принимались с чистой совестью». «Убеждения царя опирались на веру, что его душа, находящаяся в руках Господа Бога, чиста» - делает окончательный критический вывод этот светский изследователь (Георгий Катков. Февральская революция. Пер. с англ., М, Центрполиграф, 2006, с. 369, 378-379).
Верующий Царь дал возможность протрезветь своим неверующим подданным, уйдя из дому – и не хлопнув при этом дверью. Но подданные не воспользовались этой милостью – у них было полтора Богом данных года до разстрела Царской Семьи – и они не устыдились своего опьянения революцией и не умолили Помазанника Божия вернуться на трон.
В лице хулителей Царя Николая Второго мы сталкиваемся с тем же тотальным политическим безстыдством, с атеизмом, для которого не существует практического и безкорыстного подчинения Истине.
Государь, пожелав остаться частным человеком ради спасения своей души, не пожелав ценой насилия над своей совестью «скручивать в бараний рог» возставшую против него в восторженном энтузиазме страну, – поступил по-Христиански.
Всё Евангелие учит нас этому духовному эгоизму.
Спасение собственной души выше всех социальных и государственных целей. «Кая польза человеку, аще мiр весь приобрящет, душу же свою отщетит?» (Мф. 16; 26).
Государю не виделось никакой пользы в развязывании и возможной победе в гражданской войне русских с русскими за Его особу – так как ценой этой победы он видел гибель своей души, преступившей через совесть во Христе. Он выбрал чистоту совести как залог личного спасения.
И как залог милости Божией для его страны, за которую он, как Иов, не поддавшийся ни на какие искушения, принял власть ходатайствовать перед Богом.
Протоиерей Владимiр Переслегин